— Евдокия! Как там у вас?! — сердитее, чем следовало бы, крикнул Егор Еремеевич в избу.
— Давно все сготовлено. Давайте, дорогие работнички, обедать, — пригласила Евдокия, показываясь на крыльце.
— Не торопись, мать… Обедать будем по очереди. А то соберемся — не разведешь. Вот ужинать будем вместе, а сейчас мало-помалу, — остановил ее Владимир.
— Или норму гоним?.. — с неудовольствием заметил Егор Еремеевич.
— Лесной порядок, батя…
Владимир неугомонен, решителен. В детстве среди своих братьев первым упрямцем был и таким остался. Что задумает — колом из головы не вышибешь. Теперь вот укрупняет свою бригаду. Попросил начальство добавить в бригаду людей, доказывает, что так выгоднее, а братья не соглашаются. Пока спор не окончен, и Егор Еремеевич чувствует, что между Владимиром и остальными братьями идет неприметная борьба и может получиться разлад. Стороной прослышал Егор Еремеевич, что Владимир собирается в другой леспромхоз.
«И уедет… Не поступится перед братьями…» — подумал Егор Еремеевич. Теперь уже о Владимире охватила его забота, и на душе стало еще неспокойней. Захотелось ему сделать что-нибудь такое хорошее, веселое, которое соединило бы его сынов прежней дружбой и согласием…
Солнце еще светило через ближний редкий ельник, что зеленым тыном острился на другом берегу речки Марушки, а Семен уже сидел на коньке нового дома и забивал в доску последний гвоздь.
— А что, батя, может, петуха деревянного на конек прибьем? Красиво будет! — кричал Семен сверху. — Вроде флюгера… Вся Чебула будет смотреть, с какой стороны ветер…
— Ты сам, как петух. Вот сиди там и кукарекай, — шуткой ответил Егор Еремеевич.
Они с Белоглазовым ходили вокруг дома — кое-где подконопачивали стены, обирали с них мох, и от мысли, которая пришла ему в голову, лицо Егора Еремеевича сделалось успокоенным и светлым.
Они отошли подальше в огород, на улицу, смотрели на дом издали, определяли, в добром ли согласии с улицей он стоит.
— Теперь остается печь скласть, рамы вставить… Изба веселая получилась, тут и говорить нечего, — рассуждал Белоглазов.
— Так-то оно так, да второй век и в новой избе не проживешь, да не помолодеешь, — отвечал Егор Еремеевич, а сам подумал решением окончательным, твердым: «В этой ли избе старикам жить? Отдам!»
Долго бы еще они ходили, беседовали, но от густого запаха пережаренного лука и других приправ, который доносился с усадьбы Бобровых, старикам стало невмоготу…
Ужин собрали в старой избе. Евдокия со снохами сдвинули столы, заставили их едой, закусками. Все уселись тесно, плечо к плечу. Глянул Егор Еремеевич по застолью — человек тридцать сидит, и охватила его забота. Разлил он водку по стопкам на всю компанию, а себе плеснуть на донышко едва досталось.