— Не тот велик, кто кланяться велит, а тот, перед кем шапку снять хочется…
Огладил Егор свою мокрую макушку, смахнул с нее налипшую сосновую кору и ответил:
— Нас таких здесь — спина у вас заболит…
К обеденной поре осенний день над Чебулой потеплел, запахло усохшими травами, лесом.
Скинули братья Бобровы рубахи, забелели спинами, Не вдруг разберешь, где Иван, а где Петр: все курносые, роста мелкого, но крепко, по-сибирски сбитые и прямые, быстрые на дело. Хлопочут братья над двенадцатым рядом, и любопытно Белоглазову между делом наблюдать за ними. Особенно за Федькой, мужем Татьяны. Хулиганистый, шумливый был парень. При случае старого и малого без зазрения совести обидит. Теперь Федька посерьезнел, будто другим человеком стал. Между прочим, спросил как-то Белоглазов Егора Еремеевича, что такое переменило Федьку.
— Маленько поучили; куда ему против нас-то переть, — объяснил Егор Еремеевич.
Федор, Белоглазов и Егор Еремеевич подготавливали плахи, чтобы потом без задержки застелить пол и потолок. Там останется вставить оконные и дверные косяки, установить стропила и покрыть крышу тесом. Приятно Белоглазову побыть в мужской компании, а по окончании работы посидеть за столом, поговорить. Конечно, получается оно, как у чужого костра, но все же легче на душе становится.
Егор Еремеевич тоже иногда взглядывает на сынов, и о каждом ему по-своему думается, обо всех легко, только об Иване, третьем по счету, с озабоченностью и невнятной тревогой.
Среди Бобровых Иван самый тщедушный и замухрышистый. Рос он, как все остальные, а в учебе отставал и кое-как закончил пять классов. Потом будто запнулся обо что-то неразгаданное, притих и все думает, разгадывает эту загадку. В лесу он не работает, перебивается в хозчасти на делах мелких, иной раз грязных, очистных. Не успел Иван жениться, как овдовел и второй раз женился на вдове. Теперь у него в семье восемь детей, и которые из них родные Ивану, а которые нет, Егор Еремеевич точно не знает. И хотя живет семья Ивана дружно, без беды не обходится: то годовалый бычок у них в болоте утонет, то погреб водой зальет, то сено сгорит или еще что. Глядя на Ивана, Егор Еремеевич иной раз досадует: словно нарочно Иван выбрал себе трудную жизнь…
И вот теперь Иван подкантовывал на лесах бревно, стучал топором, а потом выпрямился и окаменел. Незряче смотрит куда-то в пространство, глаза его остановились и застлались какой-то покорной, невеселой думой.
— Ты что, заснул, недотепа! — рявкнул на него старший Николай и, зацепив бревно топором, так рванул его на себя, что Иван чуть не упал. И оттого, что Иван промолчал и на его лице появилась виноватая улыбка, у Егора Еремеевича опахнуло сердце горячей жалостью, и он отвернул лицо, чтобы не смотреть на Ивана.