Степан вернулся в мастерскую, взял у Черемшина бензопилу, привычно закинул ее на плечо и направился к месту, где лежало несколько поваленных сухих деревьев. Настроение у него что-то опять пропало: все оказывались заняты, только он ходит, дело выпрашивает. Нет, не чувствует он сам к себе прежнего уважения. Когда работал вальщиком, совсем по-другому было. Тогда получалось, что главным в делах был он и другие вальщики, а остальное все уж вокруг них образовывалось и соединялось.
Не успел Степан снять бензопилу с плеча, как вынырнула откуда-то из кустов Ирина Лозинская. В серых глазах разгоряченность и какая-то бегучая мысль, а увидела Степана — улыбнулась. Так постояли молча, и он вдруг подумал, поверил, что ей, Ирине Лозинской, сейчас приятно видеть его, Степана, вот такого: молодого, в самой своей силе, ладного к тяжелой работе. И вот точно такого он увидел себя в этот миг, словно со стороны Ирины посмотрел.
— Ну что, Степан Иванович? — не отводя взгляда и насильно гася улыбку, спросила она. — На валку-то пойдете?
Степан вздохнул, снял бензопилу с плеча и рассмеялся коротким облегчающим смехом.
— Я, Ирина Владимировна, человек не гордый…
В лесу все еще куковала кукушка.