Она шла, едва переступая по обледенелой, занесенной снегом улице, сгорбленная, худенькая. В одной руке у нее была обычная хозяйственная сумка-коляска. Холодный ветер гнал поземку, выбивал слезы из почти невидящих глаз. Сколько ужасов видели эти глаза! Сколько горьких слез пролили они за девяносто один год жизни!
Боясь упасть, она останавливалась, переодевала единственную варежку на озябшую руку и продолжала путь. Сердце проходившей мимо нее Нины Ивановны не выдержало и, несмотря на то, что женщина спешила с работы к семье, она подошла к старушке, предложила помощь... От неожиданности та вздрогнула, потом улыбнулась и поблагодарила. Они пошли вместе. Познакомились. Старушку звали Марией Ивановной, она живет со своей сорокадевятилетней дочерью Галиной и двумя внуками. Квартиру из двух комнат получила Мария Ивановна от предприятия, на котором проработала всю трудовую жизнь. А сейчас, когда силы ее на исходе, единственная дочь не хочет за ней ухаживать и даже... бьет ее.
Женщины дошли до дома Марии Ивановны, вошли в квартиру. Невольно бросились в глаза беспорядок, грязные задымленные стены, вскрытый во многих местах паркет, на столе — горы немытой посуды. За столом сидела женщина с небрежной прической и недоброжелательно смотрела на вошедших. Нина Ивановна, близко к сердцу принявшая непочтительное отношение дочери к своей матери, высказала ей свое недоумение.
— Кто ты такая?! — резко ответила дочь. — И какое имеешь право читать мне мораль?!
Мария Ивановна засуетилась, испытывая неудобство от этой перебранки, со слезами на глазах поблагодарила добрую женщину за помощь. А когда Нина Ивановна закрыла за собой дверь, услышала истерический вопль Галины.
Нина Ивановна вышла на улицу, Ветер бил в лицо колкими снежинками. А она шла и думала: "Боже мой, как можно допустить издевательство над старым человеком, тем более над матерью, которая не только дала тебе жизнь, но и вспоила, и вскормила и выучила".
Нина Ивановна невольно вспомнила свою заботливую маму, никогда не знавшую покоя, встававшую с рассветом и ложившуюся далеко за полночь. А в промежутке этого был еще восьмичасовой рабочий день на предприятии.
"Может быть, маловато было времени на воспитание детей? — продолжала думать она. — Раньше к этому серьезно относились и школа, и общественные организации. А у государства была четкая доктрина идеологического, нравственного, патриотического, эстетического воспитания подрастающего поколения. Теперь же бездумно разрушено все и, что самое печальное, ничего не создается взамен. Что же будет с поколением, которое начинает сейчас делать первые шаги по жизни?"