— Они сладкие, бу ах лонтар, — соблазняет нас Саид, высокий красавец с копьем.
— Кто знает, ведь они высоко, и Саиду ни за что не достать их, — подзуживаю я его.
Как я и ожидал, он вскакивает, уязвленный в своем самолюбии:
— Мне, туан? Да во всем Комодо не сыскать того, кто лазает лучше меня!
— Ну так покажи свои таланты…
— Нет, туан, сайя малас (мне лень).
— Так я и думал, — радостно объявляю я, — Саид не может!
Все смеются, бедняге, припертому к стене, ничего не остается, как лезть наверх. Но смех звучит недолго: воткнув в землю свое копье, он поднимается по гладкому стволу пальмы с такой ловкостью, что мы не в силах удержать возгласов восхищения. Чтобы забраться на вершину, ему понадобилось времени меньше, чем для того, чтобы описать это. Он срезает тяжеленную гроздь парангом, который держал в зубах, пока лез. Затем, бросив наземь и оружие и урожай, соскальзывает вниз; мне не остается ничего, как поздравить его, и он поглядывает на остальных, напыжившись, как павлин.
Плоды лонтары заключены в прочную скорлупу; когда ее вскроешь, показывается волокнистая мякоть ярко-оранжевого цвета. Саид профессорским тоном учит нас, как надо их есть. В мякоть втыкается расщепленная на конце палочка, вращая ее, образуют воронку, где скапливается пенистая масса, напоминающая на вкус абрикосовое варенье. Удивительно приятно; теперь понятно, почему кабаны так охотятся за этими плодами, обходя по очереди все пальмы в саванне.
Стайки какаду, тоже больших охотников до этих фруктов, садятся на верхушку и начинают ссориться с оглушающим шумом. Мне давно уже нужна хотя бы одна такая птица для коллекции, но я не решаюсь стрелять в них: эти роскошные попугаи слишком сильно связаны у меня с грезами детства. Саид, которому я давно уже обещал дать пострелять из ружья, просит дать ему выстрелить в «какатуа». Я великодушно протягиваю оружие, показываю, как надо целиться и где нажимать, хотя заранее уверен, что патрон будет истрачен зря, но надо же чем-то отблагодарить его за только что проделанный блестящий номер.
Прижавшись к стволу, он долго целится, а мы, затаив дыхание, неотрывно глядим на стаю белых попугаев, болтающих на вершине соседней пальмы. Однако ничего не происходит.
— Ну, ты стреляешь?
— Я боюсь, туан…
— Да ничего страшного, только прижми покрепче ружье.
Он продолжает целиться, дрожа от волнения, так что конец ствола раскачивается наподобие маятника. Неожиданно он весь сжимается, закрывает глаза и… бах! Ружье едва не вываливается у него из рук, но, к всеобщему изумлению, наземь падают два какаду, обагряя кровью свое снежное оперение.