Острова, затерянные во льдах (Орлов) - страница 56
Весь день совин сидел на скамеечке у печи, временами надуваясь, как шар, отряхиваясь, и к вечеру восстановил былой вид. Такого не стыдно было и на волю выпускать. Сделал я с него портрет, а расстаться все не решался. Привык к нему, как к домашнему коту.
А тут к нам на остров охотники-долганы пришли. Бригаду их высадили с вертолета на таймырском берегу Хатангского залива, но из-за отсутствия дел в эту пору охотники решили себе экскурсию устроить, на наш остров поглядеть. С одной упряжкой собак трое мужчин и женщина пересекли по льду залив, пройдя около шестидесяти километров, и явились к нам, улыбаясь, словно с другой стороны острова зашли. Легкими на ногу были эти люди. Когда их стали спрашивать, не тяжело ли было идти, парни смущенно улыбались, отвечая: «Чего же здесь трудного!» Охотники наши с восхищением смотрели на их торбаса — оленьи сапоги с высокими голенищами, пристегивающимися к поясу. Такие с резиновыми сапогами не сравнишь, но дело, конечно же, было в другом: долганы — прирожденные жители тундры, им не привыкать далеко ходить.
Перекусив, они первым делом попросили, чтобы им показали кино про войну. Мы собрали все фильмы, что у нас были, занавесили окна в кают-компании, и оттуда до ночи гремели разрывы снарядов, трещали автоматные и пулеметные очереди, ревели самолеты и танки. Охотники остались довольны. Ночевать бригадира их, Николая, начальник привел ко мне. «У тебя там диванчик свободный есть», — сказал он.
— Да, но ведь у меня сова, — пытался было объяснить я. Начальник отмахнулся: «Больше негде».
Войдя, Николай не удивился, увидев в комнате сову.
— Хорошая птица совка, — сказал он. — Умная. В плохой год, когда мышей мало, лишнего яйца в гнездо не положит. Иногда знает, когда и вовсе не следует птенцов выводить.
Мы проговорили с Николаем допоздна. Он много рассказывал мне об этих птицах, признался, что и ему, прирожденному жителю тундры, плохо спится полярным днем. Заснул он уже под утро. Я же все не мог заснуть. Совин, сидевший все это время тихо в углу, внезапно взлетел, взмахнув крыльями, под потолок и, к ужасу моему, опустился на грудь спящего Николая…
Такого еще с ним не случалось. То ли подействовало на него так появление Николая, звук его голоса с хрипотцой, такой же привычный для полярных сов, как и храп оленей в тундре, пение пуночек и тявканье песцов. То ли от запахов, проникших в комнату вместе с ним из весенней, пропаренной туманами тундры, вышел из себя мой совин.
Я обомлел, растерялся, не зная, что делать. А Николай продолжал как ни в чем не бывало лежать. Совин же надулся, склонил голову набок, глянул куда-то отрешенно в сторону и… засвистел разбойничьим посвистом; не прерываясь, он перевел свист в шипение, будто пар под огромным давлением рвался в тот момент из котла, а затем темным голосом каркнул, как ворон, и на бесовской ноте все оборвал. Довелись спросонья услышать подобное мне, я бы, наверное, подскочил как ужаленный. Но Николай, прищурившись, чуть приоткрыл глаз и улыбнулся: