Как ни странно, но после этого я совершенно перестал бояться лазить по скалам. Поверил в надежность своих напарников и уже не досаждал им частыми командами, работая с большим запасом веревки. Теперь нередко волновались они, подолгу не слыша от меня никаких команд, крича, куда я там запропастился.
Тогда-то я и начал изредка снимать птиц. Однако работа этому мешала. В ясные и солнечные дни кайры откладывали много яиц, и в эти дни приходилось довольно попотеть, чтобы обобрать участок. В дождливые же дни, хотя работы у сборщика бывало мало (кайры неслись плохо), следовало быть постоянно настороже, потому что в такую погоду чаще всего случались обвалы. Вода разъедала породу, и смотреть тут надо было в оба.
Я заметил, что стоящие кайры, услышав нарастающий грохот обвала, тут же всем телом так и норовят прижаться к скале, не пытаясь взлететь. Так же приноровился вжиматься в скалу и я. Широкий шлем надежно прикрывал от ударов камней голову и плечи, но однажды небольшой камешек все же ударил меня по колену. О! Как я посочувствовал кайрам! До чего же неспокойное место облюбовали они для жилья!
Дождавшись второго пика, когда стало ясно, что основная масса птиц снесла по второму яйцу, мы закончили эту адскую работу, оставили в покое базар, дав возможность кайрам начать высиживать птенцов. Только бригада аэролога вначале не согласилась было с этим: показалось, что яиц собрано мало. Там не мог утихомириться в основном хищноватой породы старик, собиравшийся в навигацию уезжать. Но потом и они успокоились и согласились оставить птиц в покое.
На время насиживания яиц мы посадили на цепь всех собак, чтоб те не могли бегать по острову, да и сами старались в эту пору никуда не ходить.
На птичий базар я заявился, когда там уже начали подрастать кайрята. Разной величины, они в отсутствие родителей сбивались кучкой, образуя детский сад, грелись. Кайры без устали носили им рыбок в клювах. Птенцы обрастали пухом, но и осень быстро приближалась. У моевок птенцы уже отрастили маховые перья и учились летать, а кайрятам до этого еще было далековато.
Через неделю я стал замечать, что птенцов на карнизе поубавилось. Это заинтересовало меня: куда же они подевались? Оставшиеся часто свистели, расхаживали по карнизу и нервничали. Только теперь, спускаясь на скалы специально для того, чтобы снимать кайр, а не собирать яйца, я мог оценить красоту открывающихся со скал далей. Небо теперь чаще было свинцово-серого, осеннего оттенка, но солнце нередко просвечивало сквозь облака, настраивая на скорое приближение холодов. Вблизи скал с тоскливыми криками проносились чайки. Кайры опускались на скалы, присаживались рядом. Здесь, на высоте, я и сам чувствовал себя на особом положении, словно допущенный в птичий мир. Я мог не только взять в руки кайренка, но и погладить взрослую птицу, если она не особенно пуглива. Иные после этого замирали, с удивлением прислушиваясь к моим словам. Я нередко проводил с фотоаппаратом на карнизах по многу часов и в конце концов раскрыл тайну исчезновения с базара кайрят.