Барндом — поселок дюжины дорог — славился своими мастерами-механиками. Долгие переходы по каменистым проселочным путям сказывались на паровых машинах, будь они хоть бы и в Наге сделаны. Дорога брала свое, приводя в негодность сложную технику. Десятки мастерских предлагали решить эту проблему, причем поднимая ценовую планку практически до уровня Шварцбрака.
Однако Вадим вырос не в мастерской, что было бы вполне логичным для Барндома, а на ферме отца Старка. Последний вложил немало сил в развитие коневодства в Энгане. Если учесть, в какой нищете проживала большая часть Сунакуни, то станет понятно, отчего именно лошадь стала основным средством передвижения для простых граждан, а не паромобили или дорогостоящие скальды. Так что дело Старка набрало вес всего за пару-тройку лет.
Старк, как и многие жители Барндома, был родом из Номарка. Своей родиной он всегда называл Рему. Местные купцы настолько оценили его мастерство в разведении первоклассных лошадей, что невольно сравнивали с главными коневодами Сианука — ноарцами. А потому некоторые утверждали, что на самом деле северянин Старк родом из Маноира. Барндомские скакуны Старка славились изяществом и легкостью. Они были чрезвычайно быстры и выносливы, могли покрыть большие расстояния без отдыха. Единственными конкурентами Старка были вакийские конезаводчики. Однако в силу непрекращающейся войны данная отрасль на востоке быстро пришла в упадок.
Мать Вадима была вакийкой, и, по словам некоторых острословов Барндома, происходила из знатного вятицкого рода, возможно, даже из княжеского рода Храбров. Слухи по большому счету рождались в силу того, что семейка, прямо скажем, была замкнутой. Да и глядя на Вадима, люди шептались между собой: «Младший Химмель — точная копия родителей! Такой же дундук — молчун каких поискать!»
Хотя поначалу мальчик был совершенно обычным, немного хулиганистым, любителем задорных дворовых игр. Вот только с определенного момента он вдруг начал сторонился своих сверстников. Нельзя сказать, что остальные дети относились к нему с каким-то неприятием. Этого не было. Для своих сверстников — детей многочисленных механиков, трактирщиков и служащих гостиниц — Вадим был самым обыкновенным мальчиком, одним из многих. Но что-то резко изменилось в нем, в его характере, в его отношении к окружающим.
С какого-то момента общество сверстников стало для него отталкивающим. Рядом с бывшими друзьями он начинал чувствовать себя плохо: ни с того, ни с сего кружилась голова, легкие заполнялись невыносимым смрадом, словно бы он пытался дышать, глубоко закопавшись лицом в песок. Страшные, пугающие картины рождались в сознании мальчика. То ему чудились большие черные черви, в которых превращались его сверстники, то нечто огромное и непостижимое, не позволяющее шелохнуться, заглатывало мальчиков, накрывало весь мир вокруг Вадима, и лишь себя он мог видеть в непроглядном мраке, словно упрямую свечу, не гаснущую даже там, где нет воздуха и нечем дышать. В этом пространстве, где не было ни верха, ни дна, где существовала лишь одна единственная точка — он сам, Вадим, его душа, — плотные стены мрака шевелились тысячами паразитов. Их упругие змеевидные тела выступали сквозь неясную преграду, словно тонкую шелковую ткань. Возможно, они искали душу Вадима, мечтая вкусить ее. И преграда была столь эфемерна, что мальчик скорее считал ее некой ловушкой, огромным мешком, куда его посадили за неизвестную ему провинность. И как только он думал о слабости своей защиты, тут же набирали силу существа по ту сторону мешка. Они начинали сжимать обручи своих тел, сокращаясь все быстрее, уменьшая пространство, освещаемое свечой Вадима. Но как только мальчик глубоко вдыхал невесомый безвкусный воздух, как только готовился к последней атаке, стена отступала, змеи жалобно шипели, ослабляя свои путы. И мальчик ощущал, что многое зависит от его воли. Он в силах многое победить, будучи не воином, а простым мальчишкой.