Он снова начал гладить меня по голове, и я закрыла глаза: мама обычно гладила меня так, тогда и я чувствовала себя в безопасности. Я глубоко и спокойно вздохнула. Уинн – родной брат, он старше и умнее. Может, и правда стоит довериться ему, пусть позаботится обо мне. А я пока могу вздремнуть.
– Ты никогда не рассказывала мне, что произошло. – Звук его голоса удивил меня: я и забыла, что гладящие меня пальцы кому-то принадлежат. Тут вдруг они перестали гладить. – С мамой. В ту ночь, когда она умерла.
Я вспомнила маму в ее золотистом платье. Желтый луч луны освещает поляну.
– Я не могу…
– Попытайся. – Его голос был таким размеренным, таким спокойным. – Я имею право знать.
Мне пять лет, я лежу на кровати под белым балдахином. Уинну девять, он спит в другом конце коридора, а я никак не могу уснуть.
Потом вдруг вижу, что мама стоит рядом с кроватью. Она еще не переоделась с праздника, поэтому она наклоняется ко мне в своем золотом платье, и платье поблескивает в темноте. И я вдыхаю ее запах – пахнет жимолостью, кремом для рук и еще чем-то горьким и острым, и она шепчет:
– Тея, крошка, вставай.
Я встаю, надеваю голубой свитер, и мы вместе на цыпочках выходим из дома. Так необычно и волнующе, будто мы играем в ночные прятки. Интересно, где Глупыш. Обычно он никогда не упускает возможности пробежаться по лесу; мама, наверное, заперла его в прачечной.
Мы проходим по холодной пружинящей траве вдоль кромки леса, потом углубляемся в чащу дубов и сосен по тропинке, усыпанной соломой. Мы держимся за руки, и, пока идем по тропинке, мама делает наш тайный знак – три пожатия, «я тебя люблю».
Наконец мы пришли на полянку. Я никогда не бывала тут ночью, не видела в темноте этого окруженного деревьями травяного круга. Сейчас он казался волшебным. У меня тут секретный домик под раскидистыми ветками старой магнолии, о нем даже Уинн не знает, и я прикидываю, отыскала ли его мама. Может, она сердится и сейчас заставит меня разбирать его.
Она говорит мне встать на колени, потом опускается на них. Я закрываю глаза и складываю ладони, потому что видела, как это делают девочки в школе. Мы не ходим в церковь, хоть я и просила сто раз, но я знаю, как нужно молиться.
Она начинает петь псалом. Раньше я уже слышала, как она его поет, – обычно она молится, когда готовит или складывает постиранное белье, но в этот раз все как-то чуднее, чем обычно, как-то жутковато. Волосы у меня на голове шевелятся. Приоткрыв глаза, я смотрю на маму: она дрожит всем телом. Она тоже открывает глаза, перехватывает мой взгляд. Теперь от возбуждения у меня покалывает все тело, начиная с кончиков пальцев.