Флиска, охранник и водитель уставились на нее, и только Норткат украдкой поглядывал на кирпичное здание за спиной. На парковку.
– Что за мужчины? – спросил охранник. – Когда?
Дав пожала плечами:
– Разные. И в разное время.
– Они приезжали снова?
Лицо Дав приняло отсутствующее выражение, было видно, что она не здесь, что мыслями унеслась далеко от этого поля, от сиреневой ночи, от стройки и бетономешалки.
– В двадцатые годы здесь был запасной ход. – Она заговорила спокойнее. – От восточного крыла.
Я вздрогнула: вот оно, сбывается, – говорилось же о двери, которая должна будет открыться.
– Это был подземный тоннель, соединявший главное здание и ряд построек за ним. Они переводили туда буйных пациентов, некоторые медсестры и санитары пользовались этим коридором, чтобы переходить из одного помещения в другое. Хотя и не любили его, считали, что в тоннеле обитают привидения, пользовались им разве что во время грозы. Посередине тоннеля была труба с люком, открывавшимся наружу. Туда сгружали печной уголь для обоих зданий. Если знать место, можно было подняться по желобу и вылезти из люка.
Дав двинулась в сторону магнолии; листья дерева блестели в свете поднимающейся луны. Я посмотрела на Джея, флиска и Норткат также переглянулись. Мы пошли следом за ней. Старушка остановилась и подняла глаза к кроне.
– Люк заперли, но ведь это была всего лишь гнилая деревяшка. Пациентов тогда особо не кормили, так что я была худенькая. Я могла приподнять люк и выскользнуть в щель. Никто меня ни разу не засек.
Она повернулась ко мне. Ее лицо точно распахнулось, глаза полыхнули огнем. Она прижала руки к сердцу.
– Я родилась здесь, в Причарде. Меня звали Рут Лури. А мою мать – Анна. Говорили, она бросилась с пожарной вышки на горе Бруд, потому что забеременела от брата. Семья уложила ее в Причард, врачи привязывали ее к кровати. Потому что она пыталась сбежать.
Я почувствовала, как подступают слезы.
– Когда мне было шесть или семь, я тайком убегала по ночам. Спускалась в тоннель, выбиралась через угольный люк и вылезала на освещенную луной поляну. Тогда я впервые и увидела, как закапывают тела пациентов. Среди них были тяжелые инвалиды, которых насиловали и избивали. Были обезумевшие жертвы неудачных экспериментов. Были насмерть замерзшие, которых поливали из шланга и надолго оставляли на холоде.
Привозили сюда и другие трупы – и чернокожих, и белых. Я не раз видела, как полицейские сгружают тела, завернутые в покрывала или одеяла. У мамы был день рождения, ей исполнилось тридцать. В то утро я проснулась рано, было еще темно. Ночью, пока я спала, мама выбила стекло из фрамуги над дверью. И повесилась на оставленной санитарами веревке. Она похоронена на этом поле. – Голос изменил Дав. – Я оставила ее в палате и убежала по коридору, выбралась в люк. Бежала через поле, через лес, бежала всю ночь. Мне было двенадцать.