Глава XLIV. Валентинов день в Оллингтоне
До болезни Лили вырвала у матери обещание и в период своего выздоровления часто возвращалась к этой теме, напоминая, что обещание было дано и его следует исполнить. Лили требовала, чтобы ей объявили день, когда Кросби будет венчаться. Всем стало уже известно, что свадьба должна состояться в феврале. Но для Лили этого казалось недостаточно. Она должна была знать день свадьбы.
С приближением назначенного срока, когда Лили окрепла, уже совершенно выйдя из-под власти медика, в Малом доме все чаще и чаще говорили о свадьбе Кросби и леди Александрины. Мистрис Дейл и Белл вовсе не хотели, чтобы эта свадьба была предметом их бесед, но Лили сама заговаривала об этом. Она часто начинала рассуждать о свадьбе Кросби, в шутку называя себя покинутой девочкой, как их описывают в детских рассказах, и потом говорила об этом деле как о таком, которое для нее весьма важно. Во время этих разговоров спокойствие и твердость духа часто изменяли ей, грустные слова или печальный тон показывали всю тяжесть бремени, лежавшего у нее на сердце. Мистрис Дейл и Белл охотно бы оставили этот предмет, но Лили этого не позволяла. Им не позволялось сказать слова в порицание Кросби, в отношении к которому, по их мнению, самое жестокое порицание не было бы достаточно. Они вынуждены были выслушивать все извинения его поступка, какие только Лили придумывала, и не смели обращать ее внимание на то, до какой степени были напрасны все эти извинения.
В самом деле, в эти дни Лили господствовала в Малом доме, как царица. Несчастье и болезнь, почти одновременно постигшие ее, предоставляли ей такую власть, которой никто из окружавших ее не мог сопротивляться. Никто не говорил об этом, но все понимали, даже горничная Джейн и кухарка, все сознавали, что с некоторого времени Лили повелевает ими. Это была добрая, милая, любящая и отважная царица, поэтому никто не думал восставать против нее, но похвалы Кросби с ее стороны весьма неприятно отзывались в ушах ее подданных. День свадьбы наконец был назначен, и вести об этом достигли Оллингтона. Четырнадцатого февраля Кросби должен был сделаться счастливейшим человеком. Дейлы узнали об этом только двенадцатого, и они, право, согласились бы никогда не узнавать, если бы это было возможно. Вечером узнала и Лили.
В течение этих дней Белл виделась с дядей почти ежедневно. Визиты ее делались под предлогом передачи сведений о состоянии здоровья Лили, но, в сущности, тут скрывался другой умысел: так как семейство Дейлов намеревалось оставить Малый дом в конце марта, то необходимо было заявить сквайру, что в сердцах их не было ни малейшей вражды к нему. Об отъезде не говорилось ни слова, разумеется, с их стороны. А дело между тем подвигалось вперед, и сквайр знал об этом. Доктор Крофтс уже вел переговоры о найме небольшого меблированного домика в Гествике. Это было грустно для сквайра, очень грустно. Когда Хопкинс заговорил было об этом предмете, сквайр резко приказал верному садовнику придержать свой язык, дав ему понять, что подобная вещь не должна быть предметом разговора между зависевшими от него жителями Оллингтона, пока о ней не объявлено еще официально. Во время визитов Белл он никогда не намекал на этот предмет. Белл была главной виновницей – тем, что отказалась выйти замуж за кузена, отказалась даже выслушать разумные советы по этой части. Сквайр чувствовал, что ему нельзя заводить речи об этом, ведь мистрис Дейл твердо объявила, что вмешательство его недопустимо, и притом же он, возможно, знал, что всякая речь на эту тему, особенно речь с его стороны, ни к чему не приведет. Именно поэтому разговор сосредоточивался обыкновенно на Кросби, и тон, с каким упоминалось о нем в Большом доме, весьма резко отличался от тона, используемого в присутствии Лили.