– Ах, Джонни, – сказал он, – я знаю, что это значит. Ты хочешь бросить меня, потому что получил новое назначение. А я всегда был привязан к тебе, всегда и во всем. Не правда ли?
– Пожалуйста, Кодль, не делай из себя дурака.
– Всегда был привязан. Если бы меня сделали личным секретарем, я бы остался тем же самым, что и был. Ты бы не заметил во мне никакой перемены.
– Какой ты чудак! К чему говорить, что я изменился, потому только, что я хочу сегодня обедать в Сити?
– Нет, потому что ты не хочешь идти домой вместе со мной, как бывало прежде. Я вовсе не такой простак, как ты думаешь, я все вижу. Но, Джонни… впрочем, теперь я не должен называть тебя Джонни.
– Не будь, пожалуйста, таким отъ-яв-лен-ным…
Джонни встал и начал ходить по комнате.
– Пойдем, – сказал он, – не хочу оставаться, все равно, где бы ни обедать. – Джонни засуетился около своей шляпы и перчаток, не дав Кредлю времени опомниться. – Я тебе вот что скажу, Кодль, все это отвратительно.
– Но как бы ты стал себя чувствовать, – простонал Кредль, который, после знаменитой победы на станции железной дороги, никак не мог поставить себя на одну доску со своим другом. Если бы ему удалось побить Люпекса, как Джонни побил Кросби, тогда они были бы равны и представляли бы собой пару героев. Но Кредль этого еще не сделал. Он никогда не считал себя трусом, но находил, что обстоятельства ему не благоприятствуют. – Как бы ты стал себя чувствовать, если бы друг, которого ты любил лучше всякого другого в свете, повернулся к тебе спиной?
– Я ни к кому не поворачивался спиной. Ты, может, судишь так потому, что я скоро иду. Послушай, мой друг, перестань говорить такие глупости. Я терпеть не могу подобных вещей. Ты никогда не должен полагать, что человек хочет важничать, подожди сначала, когда он заважничает. Я думаю, что мне не ужиться со старым Крикуфлем, может быть, останусь при нем месяца на два. Едва ли найдется человек, который в состоянии перенести все то, что о нем рассказывают.
После этого Кредль постепенно стал довольным и веселым, в течение прогулки он старался льстить Джонни, и льстил, как умел. Со своей стороны Джонни, хотя и говорил, что «терпеть не может подобных вещей», но лесть ему нравилась. Когда Кредль сказал ему, что Фицговард не стоит его мизинца, Джонни был убежден, что это правда.
– А что касается башмаков, – говорил Кредль, – то не думаю, чтобы он позволил себе попросить тебя об этом, разве уж в большой спешке или что-нибудь в этом роде.
– Послушай, Джонни, – продолжал Кредль, когда они вышли на одну из улиц, соседних с Буртон-Кресцентом. – Ты знаешь, что я ни под каким видом, ни за что в мире не решился бы оскорбить тебя.