– Все же не может быть скучнее, чем… – и леди Александрина не окончила своей фразы.
– Дома, по крайней мере, можно читать, – сказал Кросби.
– Нельзя же вечно читать. Во всяком случае, я дала за вас слово. Если вы хотите отказаться, то напишите объяснение.
Когда наступило воскресенье, то, разумеется, Кросби отправился в Сент-Джонс-Вуд, и ровно в половине шестого стоял уже у входа в дом, который был ему так ненавистен. Одно из первых намерений, принятых им, когда он имел в виду женитьбу, было весьма враждебного свойства к дому Гейзби. Он решился видеться с ним как можно реже. Он хотел освободить себя от этой связи. Он никогда не искал союза с этой ветвью фамилии Де Курси. А теперь дело приняло такой оборот, что только с этой ветвью он и был в союзе. Он только и слышал, что о Гейзби. Эмилия и Александрина были неразлучны. И вот его тащат теперь на воскресный обед, он хорошо понимал, что его будут частенько таскать туда и что он никак не сумеет отделаться. Он уже задолжал Мортимеру Гейзби, он знал, что все его семейные дела попали в руки этого поверенного и что не было никакой возможности вырвать их из этих рук. Его дом был вполне обеспечен всем необходимым, и он знал, что деньги за все уже были уплачены, но сам не заплатил ни одного шиллинга, Мортимер Гейзби взял на себя все уплаты.
– Поди к своей маме и тетеньке, Де Курси, – сказал после обеда этот поверенный вертевшемуся около него ребенку. Кросби остался наедине с зятем своей жены, и с этого момента начинались пытки в Сент-Джонс-Вуде, которых Кросби так страшился.
Со своей свояченицей он еще мог говорить, всегда помня, что она дочь графа. Но с Гейзби у них не было ничего общего. К тому же он чувствовал, что Гейзби, обходившийся с ним до этой поры с уважением, теперь совершенно утратил это чувство. По понятиям поверенного, Кросби вращался когда-то в большом свете, но это уже миновало. Сейчас, по оценке этого же поверенного, Кросби был просто секретарем присутственного места, человеком, который был у него в долгу. Оба они женаты на родных сестрах, и он не видел, почему блеск зажиточного поверенного должен тускнуть перед блеском государственного чиновника, который был далеко не в таких счастливых обстоятельствах. Все это было совершенно понятно им обоим.
– От Курси получили самые страшные вести, – сказал поверенный, как скоро малютка удалился.
– Как! Что там случилось?
– Порлокк женился, знаете, на той женщине.
– Пустяки!
– Уверяю вас. Старая леди посчитала себя вынужденной сообщить мне об этом, она ужасно сокрушается. По моему мнению, это еще не самое худшее. Всему свету известно, что Порлокк шел по пути погибели. Он хочет начать дело с отцом – за какие-то недоплаты его доли – и грозит подать в суд, если ему не заплатят деньги.