– Милое дитя мое, пожалуйста, не думай о том, чтобы бросить его.
– Мама, я буду думать. Вы знаете, что за жизнь я веду в этом доме. Он никогда не говорит со мной, никогда. Приходит домой перед самым обедом в половине седьмого, и только что покажется, сейчас же уходит в свою комнату. За обедом молчит, а после обеда спит. Завтракает всегда в девять, а в половине десятого выходит из дому, хотя я знаю, что на службу раньше одиннадцати часов не является. Если мне понадобится что-нибудь, он говорит, что нет денег. Я никак не думала, что он скупой, а теперь вижу, что в душе он скряга.
– Лучше быть скрягой, Александрина, нежели мотом.
– Не знаю, что из двух лучше. Он не может сделать меня еще несчастнее. Слово «несчастная» еще не совсем выразительно. Что могу я делать в таком доме, как наш, одна-одинешенька с девяти часов утра до шести вечера? Все знают, что он за человек, и потому никто не хочет навещать меня. Откровенно говорю вам, мама, я не в силах более переносить такое положение. Если вы не поможете мне, я буду искать помощи на стороне.
Действительно, надо правду сказать, дела в этой отрасли фамилии Де Курси шли весьма неудовлетворительно. Не совсем удовлетворительно шли они и в некоторых других отраслях. Лорд Порлокк женился, выбрав себе подругу в жизни далеко не из высшего аристократического круга, и его мать, стараясь замолвить слово в его пользу, услышала такую брань со стороны графа, что решилась никогда больше не испытывать такого обхождения. Она приехала в Лондон совершенно наперекор его желаниям, тогда как граф благодаря подагре должен был сидеть в своей комнате. Мало того, назло ему она дала бал только для того, чтобы никто не мог сказать, что она сошла с великолепного поприща в отчаянии.
– Ни одна женщина не была бы в состоянии переносить дольше то, что я перенесла, – говорила она Маргеритте. – Когда я думала, что кто-нибудь из вас выйдет замуж…
– Ах, мама, не говорите об этом, – презрительным тоном сказала Маргеритта.
Ей не нравились намеки матери, что для нее миновали всякие шансы на супружескую жизнь, хотя сама она часто говорила матери, что перестала уже думать об этом.
– Розина переедет к Эмилии, – продолжала графиня. – Мистер Гейзби совершенно согласен на это, и кроме того, позаботится о том, чтобы она имела средства на покрытие своих расходов, а я и ты, моя душа, уедем в Баден-Баден.
– Где же мы возьмем деньги, мама?
– Мистер Гейзби устроит это. Несмотря на то что говорит твой отец, я знаю, что деньги должны быть. И притом же за границей мы проживем дешевле, чем здесь.