Бедный Кредль! Имс, откинувшись на спинке скамьи вагона, и размышляя о глубине несчастья, в которое попал его друг, начинал иначе думать о своем положении. Конечно, он и сам был в своем роде жалкий человек. В жизни был один только предмет, для которого стоило жить, а между тем предмет этот был для него недоступен. В течение последних трех дней он намеревался броситься под паровоз, и теперь не был еще уверен, что этого не сделает, но все же положение его в сравнении с положением, в котором находился бедный Кредль, можно назвать блаженством. Быть мужем Эмилии Ропер и вместо приданого принять на себя все долги своей тещи! Увидеть себя хозяином весьма посредственных, отдаваемых внаем меблированных комнат, хозяином, на котором должна лежать вся ответственность и который отстранен от всяких выгод! И потом, главнее и хуже всего, в самом начале карьеры принять на себя все бремя пребывания Люпексов в его доме! Бедный, бедный Кредль!
Имс, отправляясь в Гествик, не взял с собой всего имущества и потому по приезде в Лондон немедленно отправился в Буртон-Кресцент, не с тем, чтобы остаться там, даже на ночь, а чтобы проститься со старыми друзьями, поздравить Эмилию и окончательно расплатиться с мистрис Ропер. В предшествовавшей главе следовало бы объяснить, что граф при прощании объявил ему, что неудача в соискательстве руки Лили не может иметь ни малейшего влияния на денежные отношения. Джонни, разумеется, возражал, говоря, что ни в чем не нуждается, и при нынешних обстоятельствах ничего не хотел принимать, но граф умел всегда стоять на своем и стоял теперь. Поэтому наш друг по возвращении в Лондон был богатый человек и мог сказать мистрис Ропер, что пришлет ей чек на небольшую сумму долга, как только доберется до своего офиса.
Джонни приехал в середине дня, вовсе не стараясь следовать обычаю, принятому среди чиновников, которые стремились приезжать в столицу не раньше, как за полчаса до того времени, когда они обязаны уже сидеть на местах. Но дело в том, что он вернулся двумя днями раньше срока, он бежал из деревни, как будто Лондон в мае был для него несравненно приятнее сельских полей и лесов. Впрочем, на его возвращение не имели ни малейшего влияния ни Лондон, ни поля, ни леса. Он уехал с тем, чтобы броситься к ногам Лили Дейл, уехал, как он признавался самому себе, со светлыми надеждами, и вернулся, потому что Лили не захотела видеть его у ног своих. «Я любила его, то есть Кросби, больше всего на свете. Чувство это не изменилось во мне. Я и теперь люблю его больше всего на свете». Вот слова, которые заставили его бежать из Гествика и Оллингтона, а когда слова эти продолжали звучать в его ушах, для него было решительно все равно возвратиться двумя днями раньше или позже. Маленький кабинетик в Лондоне, даже с аккомпанементом голоса и колокольчика сэра Рэфля Бофля, казался ему несравненно приятнее гостиной леди Джулии. Поэтому он решился в тот же день явиться сэру Рэфлю, но прежде всего хотел заехать в Буртон-Кресцент и проститься с Роперами.