И вдруг сколько невзгод обрушилось на обитательниц Малого дома! Не поодиночке обрушивались на них несчастья, а целым валом. Едва прошло два месяца с тех пор, как они получили ужасные известия о Кросби, известия, которые уже сами по себе были достаточны, чтобы сокрушить все семейство, и к этим несчастьям начали прибавляться другие – одно за одним. Вопреки предсказанию доктора, Лили заболела серьезно, и через несколько дней у нее начался бред. Она беспрестанно твердила матери о Кросби, говоря о нем, как говорила во время минувшей осени. Но и в самом бреду она помнила, что они решились оставить свое настоящее жилище. Она два раза спрашивала доктора, готова ли их квартира в Гествике.
Именно при таких обстоятельствах доктор Крофтс впервые услышал об их намерении. В эти дни худшего состояния болезни Лили он приезжал в Оллингтон ежедневно и однажды оставался ночевать. За все эти хлопоты он ни под каким видом не хотел принять платы, да он ее никогда и не принимал от мистрис Дейл.
– Лучше бы вам не ездить так часто, – сказала Белл однажды вечером, когда они вместе стояли у камина в гостиной после того, как Крофтс вышел из комнаты больной, – вы обременяете нас долгом перед вами.
В этот день был перелом болезни Лили, и он мог объявить мистрис Дейл, что больная, по его мнению, вне всякой опасности.
– Мои визиты скоро будут совсем не нужны: самое худшее миновало.
– О, как приятно это слышать! Она будет обязана вам жизнью, но вместе с тем…
– О нет, скарлатина нынче совсем не такая страшная болезнь, как бывало прежде.
– Так зачем же вам было посвящать ей так много своего времени? Я страшусь при одной мысли о той потере для вас, которой мы были причиной.
– Лошадь моя потеряла больше, чем я, – сказал доктор, смеясь. – Мои пациенты в Гествике не так многочисленны. – При этом доктор вместо того, чтобы уехать, сел на стул. – А верно, что вы оставляете этот дом?
– Совершенно верно. Мы переедем в конце марта, если только позволит состояние здоровья Лили.
Сказав это, Белл тоже села, и они долго смотрели на пылавший в камине огонь, не говоря ни слова.
– Скажите, Белл, какая этому причина? – спросил наконец доктор Крофтс. – Впрочем, я не знаю, вправе ли я задавать подобные вопросы?
– Вы вправе спрашивать обо всем, что нас касается, – отвечала Белл. – Наш дядя очень добр, более чем добр, он великодушен. Но, по-видимому, он воображает, что это дает ему право вмешиваться в дела нашей мамы. Это нам не нравится, и потому мы уезжаем.
Доктор продолжал сидеть по одну сторону камина, а Белл по другую – напротив него. Но разговор как-то не вязался.