– Ни за что!
– И вы сделаете еще попытку?
– Да, попытаюсь.
– Помоги вам Бог, добрый брат мой! Надеюсь, что вы будете мне братом.
В то время как доктор протянул ей руку, чтобы проститься, Лили чуть приподнялась, и он, наклонившись, поцеловал ее в лоб.
– Попросите маму прийти ко мне, – были последние слова Лили, когда доктор выходил из двери.
– Ну что, милая, сказала ли ты свою речь? – спросила мистрис Дейл.
– Да, мама.
– Надеюсь, что это была благоразумная речь.
– Надеюсь, мама. Но она так меня утомила, что я сейчас лягу в постель. Я думаю, вышло бы мало пользы, если бы я отправилась сегодня в школу.
И мистрис Дейл, в стремлении поправить вред от чрезмерного усилия дочери, прекратила дальнейшие расспросы о прощальной речи.
Возвращаясь домой, доктор Крофтс не слишком торжествовал как счастливый влюбленный. «Может быть, она и права, – говорил он себе, – во всяком случае, я спрошу еще раз». Но это «нет», которое Белл произнесла и повторила, все еще неприятно звучало в его ушах. Есть такие мужчины, над ушами которых сделайте хоть целый залп из слова «нет», а они все-таки не услышат в нем настоящего отказа, а есть и другие, которым слово это, однажды произнесенное, хотя бы шепотом, служит неизменным приговором высшего судилища.
Не угодно ли читателю припомнить любовь – впрочем, нет, не любовь: это слово иногда употребляют настольно неправильно, что оно бывает не в состоянии пробудить воспоминания читателя, – так что не любовь, а скорее любезности между леди Дамбелло и мистером Плантагенетом Паллисером? Эти любезности, происходившие в замке Курси, были совершенно открыты во всем своем безобразии перед взорами публики, и надо признаться, что если взоры публики были оскорблены, то оскорбление было весьма легкое.
В общем, взоры публики были оскорблены, и люди, с особенной строгостью следившие за своею нравственностью, говорили весьма странные вещи. Сама леди Де Курси говорила весьма странные вещи, покачивала головой и время от времени роняла таинственные слова, между тем как леди Клэндидлем объяснялась гораздо откровеннее: она прямо высказывала мнение, что леди Дамбелло убежит до мая месяца. Обе они соглашались, что для лорда Дамбелло в потере жены не будет ничего дурного, но весьма уныло покачивали головами, когда говорили о бедном Плантагенете Паллисере. Что касается судьбы графини, той самой графини, которую обе они почти боготворили во время ее пребывания в замке Курси, то о ней ничуть не беспокоились.
Мистер Паллисер, должно допустить, был немного неблагоразумен, конечно, неблагоразумен, если, только зная о носившихся слухах, позволил себе вскоре после визита в замок Курси, совершить поездку в Шропшейр, в резиденцию леди Хартльтон, где граф и графиня Дамбелло предполагали провести зимний сезон и где Плантагенет намеревался побывать еще раз в феврале. Харльтонские обитатели просили его об этом весьма убедительно, и сила убедительности в особенности проявлялась со стороны лорда Дамбелло. Из этого нельзя не заключить, что до харльтонских обитателей не дошли еще носившиеся слухи.