Тишину нарушало лишь его хриплое дыхание.
– Осталось недолго, – прошептала она. – Я подобного больше не допущу.
– Не давай обещаний, которые не можешь сдержать, luce mia. – Данте поцеловал ее между прутьями в лоб. – Не беспокойся обо мне. Я переживал дни и похуже. И, вероятно, придется повторить.
Ее щеки стали мокрыми от слез.
– Как ты пережил все эти годы?
Данте издал низкий, измученный вздох.
– Ты не хочешь об этом слышать.
– Я хочу знать все, чем ты готов поделиться.
Алесса взяла его за руку, выводя линии на грязной ладони, пытаясь запомнить ощущение каждого мозолистого кончика пальца и напряженного сухожилия. Поднеся его руку ко рту, в молчаливом извинении поцеловала темное пятно на его запястье, оставшееся от фальшивой татуировки.
– Ты не обязан ничего рассказывать. Особенно сейчас. Сейчас не время.
– Я в тюремной камере. Кажется, сейчас самое подходящее время для признаний. – Данте просунул ее руку сквозь решетку и поднес к своей щетинистой щеке. – Раньше он насмехался надо мной.
Алесса сглотнула. Она научилась распознавать акцент на слове он, когда Данте обсуждал своего обидчика. Он никогда не называл имени того человека, и девушка подозревала, что никогда этого не сделает. По мнению Данте, имена обладали силой.
– Он любил напоминать мне, что я был последним гиотте. «Ты совершенно один и умрешь в одиночестве, а когда это случится, ваших уже не останется». Как будто он знал, что это сломит меня.
– Скарабео лучше бы сжирать его медленно.
Данте фыркнул от смеха.
– Однако он ошибся. И я держался за это три года.
Ее возмутила непроизвольная дрожь, возникшая в ее теле при мысли о том, что по лесам Саверио бродили другие гиотте, как она всегда представляла в своих кошмарах. Но сложно абстрагироваться от историй, которые рассказывались на протяжении всей жизни.
– Есть и другие? На Саверио?
– Больше нет. – Хватка Данте ослабла, молчаливое разрешение отстраниться, но она этого не сделала. – К тому времени, как я освободился и отправился на их поиски, они умерли. Сгорели в своих постелях. От их домов не осталось ничего, кроме пепла и развалин.
Алесса прикрыла глаза, чтобы сдержать слезы.
– Сначала я отказывался в это верить. Пошел в ближайшую деревню, уверенный, что найду их там, но увидел свою тетю. Она едва взглянула на меня и велела убираться как можно дальше, сменить имя и никогда не возвращаться. Она не гиотте, поэтому ее пощадили, но дядя Маттео и Талия… погибли.
Неудивительно, что он проклял богов. Возможно, Кролло сделал невосприимчивым к ранам его тело, но не сердце. Алесса отказывалась верить, что Данте был проклят, но не могла отрицать и того, что на его существовании лежало проклятие. И все же он каким-то образом продолжал плыть против океана горя, сопротивляясь течению, которое пыталось утащить его вниз и превратить в чудовище Кролло.