Латышские стрелки. Мировая революция как война за справедливость (Шнепс-Шнеппе) - страница 25

Храм Александра Невского (1825)

Православная церковь Св. Александра Невского в Риге (в настоящее время)

Гарлиб Меркель (1769–1860) – латышский писатель (так нередко пишут, хотя, по правде говоря, писатель он немецкий, а если смотреть на него как на российского подданного, то это типичный бунтарь-разночинец). И просветитель он не латышский, а немецкий. Он действительно просвещал немцев, и это «просвещение» им очень не нравилось.

Гарлиб Меркель (1769–1860) – немецкий просветитель из Лифляндии

Родился Г. Меркель в семье лифляндского лютеранского священника. Тут и вырос, с детских лет был знаком с жизнью народа. Русские разночинцы, как известно, вдохновлялись Герценом, Меркель же увлекся Вольтером. В 1796 году в Лейпциге он, студент медицинского факультета, печатает на немецком языке свой ставший знаменитым труд «Латыши, особливо в Ливонии, в исходе философского столетия»^>18. В этой работе Г. Меркель ярко и беспощадно показал ужасающее положение, в котором пребывали латышские крестьяне.

«Латышский народ стал тем, до чего унизили его палачи, – безжизненным орудием их корыстолюбия, – писал Г.Меркель. – У него отняли свободу, землю, прирожденные права. Сама жизнь каждого латыша в отдельности не имеет другого достоинства, кроме того, которое дает ему покупная цена. В убийстве такого существа, как латыш, и совесть, по-видимому, уже не упрекает разбойника-рыцаря».

О туземном населении – латышах – Гарлиб Меркель писал безжалостно. Он считал, что

«вообще рабская пугливость и недоверие – самые выдающиеся черты в характере ливонского крестьянина. За 30 шагов, проходя мимо помещичьего дома, он снимает шляпу и приседает (нельзя сказать, кланяется) при всяком взгляде на помещика. Потом он крадется, понурив голову, чтобы поцеловать у него кафтан или ногу. Если тот заговорит с ним, он подозревает при всяком вопросе своекорыстную хитрость и отвечает двусмысленно».

Ненависть в соединении с горьким отвращением – единственное сильное чувство, к которому способны совсем угнетенные сердца. Тысячью разных способов латыш выказывает это чувство к своим притеснителям. Крестьяне столетиями свыклись с презрительным словом «lоps» (быдло), чем помещики клеймили латышей. Зато у самих латышей не было более ненавистного слова, чем «немец». Этим словом пугали непослушных детей, обзывали бодливую корову. «Немец!» означало все спесивое, алчное, злое, словом, все ненавистное.

По мнению Меркеля, склонность к пьянству – другая общая черта латышского народа. Матери с нежным самоотвержением разделяют поднесенный им стакан водки со своим грудным ребенком. Между взрослыми мужчинами и женщинами редкие не напиваются сплошь по воскресеньям, особливо после святого причастия.