Я смотрю на свою картину. Через несколько минут она должна занять место в кабинете Хосе Мануэля. Грустно расставаться со своими работами. Грустно, что часть твоего внутреннего мира навечно переходит к другому, и ты, как царь и бог этого воплощенного на холсте мира, не уверен, что новый владелец будет таким же хорошим правителем, как и ты. Думаю подобное, но в тысячу раз более сильное ощущение, испытывают матери, когда повзрослевший сын навсегда уходит из дома к своей возлюбленной…
Таксисту, который довез меня до офиса, было ужасно интересно, что скрывается под белой тканью, которой я обернул подрамник. Но я только сказал ему, что это картина и поэтому нужно, как можно аккуратнее, засунуть ее в салон автомобиля. Она туда еле втиснулась. Водителю даже пришлось сдвинуть передние сиденья вперед, чтобы подрамник поместился.
На столе звонит телефон.
— Хосе Мануэль подъехал, но просил тебя подождать еще минут двадцать, — извиняющимся тоном говорит секретарша, — А чтобы ты не скучал, велел передать папку. Зайди за ней, пожалуйста.
Я встаю, смачно потягиваюсь и выхожу в коридор. Он сильно изменился с момента моего первого посещения офиса. На дверях блестят золотистые таблички с названиями отделов и фамилиями сотрудников. На полу появилось мягкое покрытие, хотя и тщательно вычищенное, но уже несущее на себе несмываемые следы ботинок и многочисленных пятен, то ли от пролитого кофе, то ли от чернил потекшей авторучки. На стенах, в аккуратненьких рамочках с тщательно подобранными паспорту, красуются репродукции работ художников и фотографов с нашего сайта. Это Хосе Мануэль привез их откуда-то из-за рубежа.
Наверное, по вечерам, когда свет во всем здании гаснет, идти по этому коридору несколько жутковато. Даже сейчас я, которому эти репродукции уже примелькались, прохожу по нему, опасливо косясь на уродливых монстров. Мои драконы и демоны по сравнению с ними просто милашки. Теперь я, кажется, понимаю свою Аньку, когда она говорит, что терпеть не может некоторые мои картины. Видела бы она этот жутковатый коридорчик! Эти работы действительно давят. Если напрячь воображение, то можно без труда представить, что в пятницу тринадцатого все эти мерзкие уроды вылезают из своих рам и бродят по офису в поисках живой человеческой плоти. Если я иногда считаю персонажей своих картин вполне реальными, то почему эти жутковатые персонажи не могут точно также существовать в своем потустороннем мире? Может быть, следы на полу совсем и не от кофе? Может быть это кровь одной из жертв?
Я поднимаю глаза и вижу, что прямо над пятном висит репродукция с фотографии Asya Schween, на которой изображено лицо с иссеченной кожей, одним безумным глазом и ярко красными губами с засохшей струйкой крови. Я останавливаюсь и прикидываю, что метка на полу точно соответствует местоположению струйки на подбородке…