- Сгоревшие кварталы приоритетнее, - указал Килиан, - Людям негде жить.
Эжен покачал головой:
- Сейчас нет ничего важнее, чем коронация. Только официально взяв в руки власть над страной, Ее Величество сможет покончить с войной в стране. Поэтому восстановление городских строений пройдет по остаточному принципу. Первым делом – дворец.
Ну да, власть над страной важнее всего… для аристократов, по крайней мере.
- Займитесь хотя бы ранеными и защитой, - вздохнул ученый, понимая, что спорить бессмысленно.
Да и не было у него уже сил спорить. Сейчас ему сильнее всего хотелось хотя бы поспать больше трех с половиной часов.
- Займемся. Не переживайте.
С того самого момента, как Амброус умер на ее глазах, Лана не находила себе места. Тщетно она пыталась забыться в работе, в помощи другим, тщетно напоминала себе обо всем, что Первый Адепт сделал чудовищного. Тщетно говорила, что он заслужил свою судьбу, что он сам её выбрал. Все равно в ушах стоял его предсмертный крик, исполненный адской боли и непередаваемой агонии. Все равно снова и снова в нос бил отвратительный запах горящего человеческого мяса.
Все равно перед ее глазами снова и снова умирал человек, которого она любила.
Могла ли она сделать что-то, чтобы все сложилось иначе? Она старалась не думать об этом, но только ничего у неё не получалось. Снова и снова чародейка пыталась напоминать себе, что не вправе брать на себя ответственность за судьбу другого человека. Что он сам выбрал свой путь. Что у него был шанс освободиться. Все равно…
«Может быть, я могла освободить его от Ильмадики?..»
«Может быть, осознай он в полной мере, что я люблю его, он бы не сделал последний шаг?..»
«Может быть, мне следовало позаботиться, чтобы в финальном бою с ним сражался не Кили, а кто-то другой?..»
«Может быть, мне следовало сражаться с ним самой?..»
«Может быть, я могла исцелить его?..»
«Может быть, я могла спасти его…»
Может быть, может быть, может быть, может быть, может быть, может быть, может быть, может быть, может быть, может быть…
Эти мысли сводили с ума. Рассудок рушился, ломался, как спелый плод, зажатый в грубом кулаке. Реальность плавилась и таяла перед глазами, как догорающая свеча. И помочь ей было решительно некому. Ни Бофор, ни Хади, - никто из них не понимал и даже, кажется, не хотел задумываться, что за тяжелый груз у нее на душе. Они праздновали долгожданную победу; враг убит, зло повержено, война окончена, – так о чем же тут можно плакать и горевать? Только Кили все-таки пытался несколько раз поговорить с ней. Пытался. Но вот только как раз его, именно его из всех людей, она в эти моменты хотела видеть меньше всего на свете.