Век Филарета (Яковлев) - страница 104

Заканчивался важный этап в жизни архимандрита Филарета Дроздова, сумевшего за несколько лет подняться до немалых высот в церковной иерархии, преодолеть трудности и искушения в духовной жизни, заслужить действительный авторитет талантом проповедника и богослова.

С некоторым разочарованием смотрел он на столицу, в которой близ власти толпились самонадеянные глупцы, наглые честолюбцы, простодушные дураки, фанатичные святоши, легкомысленные неверы, тайные погубители веры, высохшие сердцем умники, – не они составляли большинство, но с ними приходилось в первую очередь считаться.

Филарет убедился, что знаний и способностей для служения ему достанет, сил хватит, а уйти от козней врагов Господь поможет. Главное же, он смог избежать искушения суетою и почестями, в душе его окрепла сила не желать ни богатства, ни власти, кои не имели никакого значения для его служения. Он знал, что предстоит ему широкое будущее, и вдохновлялся примерами Василия Великого, Григория Богослова, родного владыки Платона, покойного отца Евграфа… Пока же перед ним открывается ровный путь служения при благоволении сильных мира сего… Но это только казалось.

Вот уже привычными стали по утрам, когда отправлялся на раннюю или позднюю литургию в городе, силуэты лаврской колокольни, Смольного монастыря, медленно растущего Исаакия и шпиль Петропавловского собора. В хрупкой утренней тишине они вздымались как вызов царящему на земле благодушному покою, как утверждение человеческой воли на пути к постоянному совершенствованию, непрестанному труду души.

Осенью подчас угнетало мрачное серо-лиловое небо с клочковатыми, косматыми облаками; весной и зимой небо светлело и очищалось, но лучше прочих оставалась летняя пора, когда в ясные дни стремительно неслись над городом армады пышных белых облаков и солнце обещало ясный день.

Для архимандрита Филарета переезды по городу были редкими мгновениями, когда можно было сбросить образ суровости, столь привычный для его окружения. Кучер Федот знай себе подёргивал вожжи, а его седок просто радовался очередному дню. Он сам заковал себя в броню сдержанности и сухости, заставлял себя быть осторожным в словах и проявлении чувств, ибо оказался под постоянным придирчивым, приглядом множества людей, которые могли разно толковать его действия и побуждения. Обострённая с детских лет замкнутость оберегала его от излишней откровенности, хотя возникшее тогда же самолюбие нередко побуждало к резкостям.

До него донеслись разговоры, в которых сравнивали старого и нового ректоров академии и отдавали предпочтение отцу Евграфу за большую сердечность. Неужто его сердце черствее? Нет, но разные у них характеры, разные и дела выпали покойному другу-наставнику и ему самому. Что скрывать, Филарет был чувствителен к отзывам о себе. Недоброжелательство и клевету он пропускал без внимания, равно как и льстивые слова иных угодливых. И всё ж таки задел его отзыв из Москвы, в котором отдавалось должное его уму, будто солнцем осветившему многие богословия, но сожалелось о холодности этого солнца…