Часто возникали споры по предметам самым разнообразным: можно ли говорить лакею «вы», как развиваются события несчастной крымской войны[51], доступно ли женщинам высшее образование… Впрочем, несмотря на ожесточённость споров, юноши никогда не выходили за рамки верности царю и отечеству, тем более что молодой государь в марте провозгласил в московском Кремле своё намерение освободить крестьян! Что же до известных тем, то в их обществе был принят тон самый целомудренный.
То-то и нравилось Дмитрию, что кружок сложился из людей не только мыслящих, но и чистых сердцем, всецело преданных не столько учёбе, сколько поиску ответа на главный вопрос: как жить свято? Трескин, Писарев, Скабичевский и другие рассуждали о долге истинного христианина, о нравственном самосовершенствовании. Писарева порицали за игру в карты и на бильярде. Здесь осуждалось курение табака, танцы, обыденные разговоры. Требовали от других и от себя, чтобы всякое произносимое слово имело бы высшую цель и значение. Юноши всем сердцем рвались к Истине, не сознавая, что на этом пути можно и надорваться.
Их алькораном стали «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя. Их главной задачей стало всяческое угашение влечения к другому полу. Некоторые из вновь приходящих задавались вопросом: не переведутся ли тогда люди на земле? Но для них ответ был ясен: пусть лучше человечество вымрет, чем продолжать жизнь во грехе. Сомневающихся утешали быстрым развитием науки, которая додумается до иного способа производства людей, помимо плотского греха. Писарев каялся в грешной любви к своей кузине Кореневой, друзья убеждали его побороть страсть.
Особенно тешило самолюбие Дмитрия сознание того, насколько они, ещё молодые люди, продвинулись дальше в своём понимании истин жизни, чем признанные духовные пастыри в православных церквах, насколько их Бог был ближе к каждому из желающих утешения, жил в сердце каждого, а вовсе не в громадных и сумрачных Казанском или Исаакиевском соборах. Одной из тем их бесед служило намерение основать некую философскую систему, которая бы ясно показала божественность христианства и положила конец неверию. Именно благочестивые разговоры и взаимная нравственная поддержка сплачивали молодых людей, которым в восемнадцать – двадцать лет в одиночку трудненько было бороться с соблазнами мира и плоти.
Писарев был обыкновенным барчуком: добрым, эгоистичным, капризным, самоуверенным, не знавшим жизни, с чистой душой, не затронутой ни житейской грязью, ни положительным идеалом. Религиозности в нём, как и в его товарищах, было много – православия мало.