Выросший на пороге лакей доложил, что очков его высокопреосвященства в университете не нашли.
– Придётся, владыка, заказывать вам новые.
– А до тех пор? Что ж мне делать – ни читать, ни писать!
– Отдохните, – благодушно сказал князь. – Нужен же и вам покой.
– Тогда нам будет покой, когда над нами пропоют «Со святыми упокой»… Простите ворчание моё, поеду.
На Троицком подворье, едва подскочивший Алексей отворил дверцу кареты, владыка спросил:
– Нашёл?
– Нет, владыко, – с отчаянием ответил малый.
– Кто это приехал? – спросил митрополит про чужую тройку, стоявшую возле конюшни.
– Это курьер какой-то из Синода, – небрежно ответил Алексей.
– Зови! Зови его в кабинет!.. Да, чтоб не забыть, отправь князю полость медвежью, которую в дорогу мне дал.
Через минуту вихрастый послушник возник на пороге с сияющим видом.
– Нашёл! Нашёл, ваше высокопреосвященство!
– Где ж были?
– Да в карете! На сиденье сбоку лежали!
Филарет глянул в ясные, широко распахнутые глаза, взял чехол, достал очки в тёмной черепаховой оправе, неспешно надел и сказал:
– Спасибо, милый.
Вошедший курьер протянул один маленький конверт.
– Это всё?
– Так точно-с, ваше высокопреосвященство.
– Ступай.
Перекрестившись, вскрыл и увидел почерк владыки Григория. Бросилась в глаза последняя строчка: «…Упокой, Господи, душу раба Твоего, митрополита киевского Филарета…»
Ах, не того он ожидал! Не того!
Вечером в домашней церкви отслужили панихиду, и владыка сам начал чтение Евангелия по усопшему своему собрату и соимённику. День выдался трудный, но всё отступило назад рядом с великой тайной отшествия к жизни вечной…
Он так любил жизнь, всю жизнь в её божественной высоте и премудрости, в будничном невзрачном облике и в ярких проявлениях гения. Любил людей, этот суматошный и дорогой сердцу город, любил деревья, цветы, запахи – особенно липового цвета и свежевыпеченного хлеба, это с детства осталось… Любил русские дороги, которым нет конца, любил книги, в которых чего только нет, и так интересно разбираться в этой мешанине, выбирая драгоценные крупицы истинного знания… Любил красоту храмов Божиих, древний лад богослужения, пение хора, огоньки лампад и свечей, запах ладана… Как много он любил в этой жизни… Но и как же спокойно знал, что эта дорогая и столь милая жизнь – ничто в сравнении с жизнью бесконечной…
В кабинете Филарет прилёг было на диван, но, почувствовав, что впадает в дрёму, встал. Зажёг на письменном столе две свечи под зелёным козырьком и придвинул лист бумаги.
Теперь стало ясно, что русская Библия будет. Надо Горского вызвать посоветоваться, какие книги для перевода взять московской академии… Скоро, а может и не скоро, но непременно получат все православные понятный текст Священного Писания. Прочитают – и умягчатся сердца помещиков, утихнут страсти мужицкие, благонравие укоренится в молодых сердцах… и нищие, полуграмотные сельские попики, презираемые дворянами и чиновниками, смогут обрести верную опору. Помоги, Господи!