– И завещаю похоронить себя в Гефсимании.
– Владыка, воля ваша, но не могу не сказать, что сие создаст большие затруднения для скита. Половина вашей паствы женского пола, вход которому разрешён в обитель один день в году. Дозвольте положить вас в обители преподобного Сергия.
Филарет промолчал.
19 сентября за литургией он причастился, а после обеда обошёл весь скит, задерживаясь в пещерах, и долго молился перед чудотворной Черниговской иконою Божией Матери.
– Да сохранится безмолвие Гефсиманского скита, и да не будет от меня причины к нарушению оного! – сказал он отцу Антонию. – Положите меня в лавре.
В октябре он отправился прощаться с Москвой. Путь от вокзала до Троицкого подворья превратился в триумфальный проезд. Толпы народа кланялись, в стоявших по дороге церквах звонили во все колокола.
Святитель посетил все кремлёвские храмы, в Успенском соборе отслужил литургию, помолился в Иверской часовне. Викарные епископы Леонид и Игнатий доложили о состоянии дел в епархии. Гостей на Троицком подворье не принимали, но исключение было сделано для киевского митрополита Арсения и приехавшего с ним Андрея Николаевича Муравьёва.
Муравьёв ехал в первопрестольную с тяжёлым сердцем. Ехал прощаться, не уверенный, застанет ли в живых святителя. Но в Успенском соборе при одном виде маленькой сухонькой фигуры в митре и омофоре сошла тяжесть с сердца. По-прежнему Филарет поражал необъяснимой величавостью, ярким блеском не по-стариковски ясных глаз. Он произносил возгласы с амвона прерывающимся, едва слышным шёпотом, но внутри этой, казалось бы, высохшей оболочки жил, действовал, мыслил, любил и сострадал всё тот же Филарет.
«Да мы же не теряем его! – вдруг озарило Муравьёва. – Он остаётся с нами, только в мире ином. Христос Спаситель уничтожил смерть, и чего же бояться христианину?!»
Вечером на подворье Муравьёв не отрывал глаз от святителя. Он находил в нём нечто новое. В разговоре с владыкой Арсением Филарет был непривычно мягок, добродушно весел. Рассказал о просьбе владыки Иннокентия, которому он посоветовал оставаться на своём месте до проявления воли власти.
– А если бы он наследовал вашу кафедру? – вдруг спросил Муравьёв.
– Я был бы тому очень рад, – с открытой улыбкою ответил Филарет, – потому что люблю и уважаю преосвященного Иннокентия.
Провидел ли он, что именно следование камчатского архиепископа его советам и принесёт Иннокентию сан московского митрополита? Бог весть…
19 октября он приобщился в домовой церкви Святых Тайн. Сил заметно прибыло, митрополит не только читал бумаги, но и принимал посетителей. «…У меня был Я., – писал он 10 ноября архимандриту Антонию, – к месту он не определён. Сквозь слёзы просит, чтобы дать ему жалованье за полный месяц последний, который прослужил он неполный. Не исполнить ли просьбу Я?.. Если сим образом нельзя удовлетворить его, то дайте ему от меня рублей 50».