Сморгнув остатки соленых капель с ресниц, она покосилась на руку. Запястье действительно не болело. И следа от удара не наблюдалось. Аэлиша осторожно пошевелила пальцами. Работают как надо. Хорошо. Шейссах подхватил ее запястье и осторожно поцеловал.
– Клянусь, это больше не повторится, цветочек. Моя обязанность беречь тебя. И от себя в том числе, – вздохнул Древнейший.
Она удивленно посмотрела на печальное лицо Бога. В потемневших изумрудных глазах читалось столько искренней тревоги, что ей стало даже как-то стыдно за устроенный концерт. Похоже, ей действительно не хотели причинить боль.
– Я совсем не хотел обидеть тебя, – тихо повторил Шейссах, осторожно вытирая ее щеки. – И уж точно не собирался тебя убивать, глупенькая моя.
– Ты назвал меня вкусной, – надулась Аэлиша.
– Ты вкусно пахнешь, цветочек. Лишь это я имел ввиду.
Аэлиша удивленно округлила глаза.
– Пахну?
– Да, – Бог плавно перевернулся, укладывая ее обратно на ткань, – очень, очень вкусно пахнешь…
На языке у Аэлиши вертелось сотня вопросов. Но Древнейший не дал их дожидаться. Мужские губы настойчиво прижимались к ней, а его руки вновь заскользили по телу, разжигая унявшийся пожар. Здравый смысл опять оттеснил тот сладкий дурман, который владел ей ранее. Но одних ее губ Богу было мало, проложив цепочку поцелуев от шеи и вниз, он мягко вобрал в рот напрягшийся сосок.
– Шейссах! – ее вскрик более походил на стон.
– Шейсаллех, – зарычал мужчина, вскидывая на нее разгорающиеся глаза. – Это мое имя! Запомни!
–М-м-м, – все, что смогла ответить она, когда мужчина вновь принялся терзать ее грудь.
В этот момент она готова была звать его как угодно, лишь бы он не останавливался. Полупрозрачные шаровары с нее попросту содрали, шелк не соперник охваченному страстью Богу. Разорванная тряпочка отлетела в сторону, следом отправился тяжелый пояс. Обнаженный мужчина навалился сверху, раздвигая своими бедрами ее ноги.
Его рука скользнула вниз, протискиваясь между их телами и стремясь туда, где она решалась прикоснуться только для того, чтобы обмыть себя. И где сейчас клубился мучительный жар и ощущение пустоты. Ладонь накрыла лишенное всякой защиты абсолютно гладкое местечко, и Аэлиша громко застонала, что есть силы цепляясь за напряженные плечи Древнейшего.
– Какая чувственная, – прохрипел он.
Длинный палец проник внутрь, и она чуть не потеряла сознание от нахлынувших ощущений. Бедра сами дернулись навстречу, желая повторить эту порочную ласку. И он повторил. Снова и снова, под ее стоны и собственное, глухое шипение. Но любое его движение лишь разжигало бушующий пожар.