18.
В машине пахнет ванилью и мятой. У водителя пушистые брови, маленький подбородок, большие затемненные очки.
— Едем на кладбище? — спрашивает он. — Мне сменщик передал заказ. Может ошибка?
— Он не ошибается. Поехали!
— Вы моего сменщика знаете?
— Да. Хороший парень.
— Ну, как сказать! — тронув с места, хмыкает водитель. — Куркуль! Надо было датчик топлива поменять, я ему — давай пополам, а он — датчик сдох на твоей смене…
— Местный?
— Сменщик? Не, недавно нарисовался. Квартиру купил.
— Квартиру? А откуда приехал?
— Говорит — с Ростова. Служил там, год за два, вредное производство, уничтожение химического оружия…
— Семья?
— Жена-дети в Ростове остались …
— Откажитесь с ним работать, — говорю я.
— Вы тут нас к забастовкам не призывайте, — говорит водитель. — Мне диспетчер сказал — вот твой сменщик, и точка. Это у вас там… Мы тут сами, — водитель почему-то обижен, сопит, сжимает губы, — сами знаем…
…Я пожимаю плечами. Что толку разговаривать с каким-то идиотом, когда мне дарована милость пожить во сне, приобщиться к вечности перед тем, как обнаружить, что вечности не существует, вечности нет, никогда не было и никогда не будет, что она плод фантазии, туман обмана, туман надежды, в котором легко напороться глазом на ветку, споткнуться, слететь с тропинки, расшибиться о камень. И мне становится страшно, это новый ужас страшного сна, это кошмар в кошмаре, появляющийся из мягкой, почти осязаемой темноты, из черного морока, и в этом ужасе мы въезжаем на площадку перед кладбищенскими воротами.
— Подождете? — спрашиваю я.
— Ожидание в ночное время — сто двадцать за полчаса, — отвечает он. — Я бы подождал, но по военной волне объявили общую готовность, впервые такое слышу… Нет, не буду ждать! Вызовете через диспетчера, я за вами приеду.
Ему не терпится от меня избавиться. Я выхожу из машины, он резко берет с места, мой крик — «Деньги! Стой! Эй!» — разносится по площадке перед кладбищенскими воротами…
…Фонарь освещает центральную аллею, заставляя боковые быть еще темнее. Я сворачиваю во вторую, и свет ночи проникает в ноздри, липнет к рукам, словно плывешь в ином, теплом, обволакивающем пространстве, на расстоянии вытянутой руки ничего не видно. Я чувствую, что справа плотная стена могильных оград, среди них вдруг высвечивается надгробие из кажущегося в свете ночи темно-сиреневым камня, женщина, уронившая голову на руки, непроницаемая темнота начинает излучать мягкий, еле видимый свет, и кажется, что окутанная этим светом женщина вот сейчас вздохнет, заголосит.
За моей спиной кто-то определенно есть, кто-то, появившийся почти сразу, как я свернул в боковую аллею, медленно догоняет, почти неслышно бормоча, фыркая, тяжело ступая, у догоняющего не две ноги, он — я это слышу — на четырех крепких, сильных ногах, вот он уже совсем рядом, он высок, тяжел, бегемот, монстр, ужасный, с горячим дыханием зверь, я боюсь обернуться, поначалу решив спрятаться от преследователя возле рыдающей каменной женщины, я все же ускоряю шаг, мелко семеню, дышу глубже, стараюсь не выдать страх.