Отец терпеливо ждал и никак не показывал, что наше молчание его огорчает.
— Ладно, — сказал он и поднялся. — Идемте домой. Мать, наверное, ума не приложит, куда это мы запропастились.
Мать была вне себя от волнения. Она прижала нас к груди, засуетилась и вообще разрывалась между желанием задать нам хорошую трепку и горячечной радостью по поводу нашего благополучного возвращения. Вообще она была женщиной эмоциональной и склонной к манерности, и теперь, стоя посреди кухни, она сполна излила на нас переполнявшие ее чувства. Она то наглаживала нас по головам, будто домашних животных, то брала за плечи и резко встряхивала, чтобы мы выпрямились, и наконец поцеловала в макушки. Отец отошел к раковине налить себе стакан воды, и когда мать спросила его, что произошло в полицейском участке, он сказал:
— Идите наверх, ребята. Нам с мамой нужно поговорить.
Мы поплелись к себе в спальню и улеглись в кровати, еще хранившие дневную жару.
— Почему ты не рассказал им про индейца?
Джейк немного задумался. На полу спальни он подобрал старый бейсбольный мяч и теперь, лежа в постели, подбрасывал его и ловил.
— Индеец не собирался нас обижать, — ответил он.
— Откуда ты знаешь?
— Да просто. А ты почему ничего не сказал?
— Не знаю. Решил, что незачем.
— Зря мы пошли на железную дорогу.
— Не думаю.
— Но папа сказал…
— Я знаю, что он сказал.
— Когда-нибудь ты втянешь нас в большие неприятности.
— Нечего мотаться следом за мной, как на привязи.
Джейк перестал подбрасывать мяч.
— Ты мой лучший друг, Фрэнк.
Я глядел в потолок, наблюдая за мухой с блестящим зеленым телом, ползавшей по штукатурке, и размышлял, каково это — ходить вверх тормашками. Кроме меня друзей у Джейка не было, я знал это всегда, но сейчас не нашелся, чем ответить на такое признание.
— Эй вы, сорвиголовы!
Моя сестра привалилась к дверному косяку, скрестив руки на груди и криво усмехаясь. Ариэль была миловидная девчонка. От матери ей достались каштановые волосы и нежные голубые глаза с поволокой, а от отца — спокойное и рассудительное выражение лица. Но то, что сказал о ней Моррис Энгдаль, было правдой. Она родилась с расщепленной губой, и, хотя в младенчестве ее прооперировали, шрам был виден до сих пор. Ариэль утверждала, что ее это не волнует, и когда кто-нибудь несведущий приставал к ней с расспросами, вскидывала голову и отвечала: «Это отметина, оставленная перстом ангела, который коснулся моего лица». Она говорила это столь искренне, что любые дискуссии об ее физическом недостатке обычно заканчивались, не успев начаться.
Сестра вошла в комнату, слегка пододвинула Джейка и села на его кровать.