— Она выпивает, Натан.
— В уединении, у себя дома.
— Она курит.
— Во всех фильмах, которые я видел, женщины курили. Многие мои прихожанки курят втихаря. Рут предпочитает в открытую.
— Хуже всего то, что она пренебрегает деятельностью ЖОХС.
ЖОХС — Женское общество христианского служения — было важной организацией, и папины прихожанки очень гордились участием в его мероприятиях.
— Всю свою энергию она вкладывает в музыкальные программы для трех церквей, — ответил отец. — В этом вся ее душа.
— Не надо меня убеждать, Натан. Мне нравится Рут и ее духовное рвение, я уверен, что по части музыки она творит для своей общины и для церквей, в которых ты служишь, настоящие чудеса. Но я не твой прихожанин и не надзираю за тем, что у вас происходит.
Наступила тишина. Затем раздался гудок локомотива, и в квартале от нашего дома по рельсам прогрохотал товарный поезд. Когда он прошел, отец сказал:
— Она не изменится. И просить не буду.
— Я тебе и не советую. Просто подумал, тебе будет интересно узнать, что говорят люди.
— Я знаю, что говорят люди, Пит.
— Да, Натан, гораздо проще обручиться с Церковью.
— Церковь не почешет тебе спинку и не прижмется к тебе холодной ночью.
Оба засмеялись, и отец Питер сказал:
— Пора идти. Спасибо за ужин.
Чуть позже я сказал отцу, что собираюсь сходить на Высоты, но не сказал, для чего. Он поднял глаза от книги.
— Возвращайся до темноты.
Я вышел из дома, зашагал по Тайлер-стрит, а через минуту услышал позади себя шлепанье кроссовок по тротуару — меня нагнал Джейк.
— Ты куда? — спросил он, переводя дыхание.
— В город. Искать Гаса.
— Можно с тобой?
— Валяй.
Джейк поравнялся со мной.
— Ты хочешь рассказать Гасу про Морриса Энгдаля? — спросил он.
— Возможно.
— Я тут подумал, Фрэнк. Может быть, ты перед ним извинишься?
— Перед Энгдалем? Черта с два.
— А если он тебя изобьет? — Джейк помолчал и добавил: — Или меня.
— Не волнуйся. Это ведь я столкнул его в воду.
Мы перешли железную дорогу, Джейк подобрал камень и запустил им в знак переезда. Раздался звук, похожий на ружейный выстрел.
— Ненавижу, когда он называет меня Хауди-Дуди, — сказал Джейк.
Мы замолчали и задумались каждый о своем. Я понимал, что опасения Джейка насчет собственной безопасности отнюдь не были необоснованными. Моррис Энгдаль был такой человек — если затаит злобу на тебя, с радостью прибьет и твоего брата. С Тайлер-стрит мы свернули на Мэйн-стрит и направились в сторону городских магазинов. Было без нескольких минут восемь, солнце как будто запуталось в древесных ветвях, и на газоны косо ложился желто-оранжевый свет. С улиц, которые мы пересекали, временами доносился треск фейерверков и хлопанье петард, но в целом вечер выдался спокойный и тихий. Я думал не только о Моррисе Энгдале, но и о том обвинении, которое он и его подружка предъявили моей сестре, назвав Ариэль шалавой. Мне не нравилось это слово: ни то, как оно звучало, ни то, какие смутные ощущения оно у меня вызывало. Я догадывался, что шалавой называют девушку, которая занимается сексом с парнями, особенно с такими мерзкими, как Моррис Энгдаль. Когда я представлял себе Ариэль за подобным занятием, у меня сводило кишки.