Не верится даже, что после всего, что было, она оказалась там, где сейчас. И даже не в деньгах дело… У них были грандиозные цели! Они летали, а не пресмыкались.
Все чаще Мария Федоровна чувствовала, что она не железная. Что можно и на пенсию выйти, и жить спокойно. Только как уйти, как бросить свое детище? Свою кафедру она создала – выстрадала, в смутные годы не дала загнуться, отбила, когда хотели слить с недружественной структурой, сама покупала оборудование, компьютеры, программное обеспечение – на собственные деньги от проектов. Могла бы взять все себе, да совесть не позволила. Другие забирали. Но ведь деньги уйдут, а стыд останется. Нет уж. Она не за деньги, она за науку радеет.
Да и не на кого кафедру оставить… Ведь нужен человек, который будет вместо нее выигрывать гранты, кормить сотрудников, развивать новые направления. А такого нет, и не предвидится. Все самые талантливые уехали-разбежались.
Слезинка сбежала по щеке Марии Федоровны, и капнула в чай. Она размешала ее фамильной серебряной ложечкой, образуя в чашке вихрь. На мгновенье задумалась о системе уравнений Навье-Стокса, а потом мысли ее побежали сами собой, бесконтрольно и свободно, не мешая Марии Федоровне ощутить кисловатый, с корицей, вкус сухарика, который перед этим она обмакнула в горячий сладкий напиток. Тревога отошла. Мария Федоровна пила чай, наслаждаясь вкусом простой еды, закатом за окном, детским гомоном с улицы, тихим тиканьем часов. Ни о чем более не думая, она отдыхала, погружаясь в умиротворенную сонливость.
* * *
Из дремы ее вывел звук ключа, поворачивающегося в замке. Скрипнула дверь и вошла Татьяна. Мария Федоровна определила ее по тяжелому вздоху и жалобному скрипу обувной тумбочки, на которую с размаху плюхнулась дочь.
– Мам, ты дома? – спросила Татьяна усталым голосом.
Мария Федоровна вышла в коридор поздороваться и узнать свежие новости с любовных фронтов. Неудача с арабом подействовала на Татьяну неожиданным образом: она зарегистрировалась на сайтах знакомств, и теперь частенько ходила на свидания то с одним, то с другим ценителем ее красоты, женственности и ума. Мария Федоровна полагала, что так дочка восстанавливает веру в себя. И правильно, пусть веселится, пока молода.
Но сегодня вечером Танюша не выглядела веселой, и пришла слишком рано для удачного свидания. На ней был яркий синий сарафан с желтых подсолнухах, облегающий сверху и с широкой юбкой до колена, а на ногах синие же босоножки на платформе. Дочь молчала, и Мария Федоровна поняла, что с расспросами лезть не стоит. Во всяком случае, не сразу.