Моя жена и я — мы едем в гости в этот праздничный вечер. Нет спасения от жары. Австралия. Новый Год.
Машина шуршит далеко-далеко, через весь город — сквозь австралийскую ночь. Мимо текут спальные районы: множество домов, разделенных крошечными лужайками, розами, парой-тройкой деревьев — нескончаемые, неразличимые, как солдаты, как солдатские гимнастерки, как холмы и деревья, придорожные камни, травы и заборы, как загородки вокруг пастбищ — мириады километров колючей проволоки, обнявшей всю страну, оберегая священную частную собственность, как шаг вправо и шаг влево, как сознание правоты, а также непоколебимости, как неугасимая повторяемость того и сего, для них и для нас, и сейчас, и во веки веков.
Как легко все кануло во мрак. Я поднял голову, и вот передо мною Ночь горячая, болеутоляющая, необъятная австралийская Ночь, облившая все небо несметным множеством звезд, слишком просторная, слишком глубокая, и звезды слишком крупные и блестящие горят в немыслимых сочетаниях, как будто не здесь, совсем не на этой Земле, а во сне, в дремоте об этой ночи — вон та, та — совсем желтая. Южные Звезды — это сон и бред, этого не может быть, это — пираты, "Дети капитана Гранта" летом под одеялом, когда все спят и тишина, молочница поутру, душистый сбитень сада с его благовонными, проливающимися соками на границе соснового бора, сладкое горение земляничин, их случайный праздник среди теплой травы. Щуки и судаки, пойманные в это утро, их зеленые бока, как звездное небо. И как звездное небо, усыпанный существами лес, и вода, и воздух, и ты — мелкой жизнью вместе с ними. Там, где летние воды сливаются в высоких травах, неся в себе рыбу, лодки, пузыри и другое, что наполняет воду. Там, где пыльная, долгая дорога на Волгу — пыльная и жаркая — босиком. Толстые, заварные летние облака — ослепительные облака моего детства… Еще не серые, не размазанные пальцем по стеклу, как зимняя скорбь. Вот сливочное за 13 копеек в ларечке, достань монетку, разожми потную ладошку, лижи его скорее — вот уже капает и течет по рукам, и пальцы сладкие, горячие и липкие. Добрый шелудивый пес тоже высунул язык и смотрит, что это у тебя там в руке. Молочные реки, кисельные берега, сон, сон терпкий от запаха смолы, терпкий от запаха родного вокруг, молочный сон по-над речкой на полустаночке Бубна.
Сюда закралась ошибка, очень странная ошибка — ты говоришь: "Южный Крест над головой". Может быть, это чей-то рассказ, чей-то рассказ в сосняке напротив дома, когда падают сумерки, и одна птица редко и одиноко вскрикивает что-то, принося печаль. А, может быть, это недописанная глава в книжке о капитане Гранте, но где я — там или здесь, а, также, кто я и зачем? Откуда такая горечь?.. Что бы ты сказал мне на это? Я бы хотел поговорить с тобой, но ты только повторяешь: "Южный Крест над головой".