С шефом в кабинете сидел сотрудник, долго метивший на постоянное место, и наконец получивший его пол-года назад. Они сосредоточенно что-то обсуждали и, судя по выражению их лиц, не имеющее отношения к науке. Самое отвратительное, что увидев Илью, они оба не только стремительно замолчали, но заметно смутились, причем шеф, не сдержавшись, дернулся и подхихикнул. Илья вышел и с вытаращенными глазами долго сидел у себя, уставившись в противоположную стенку. В эту ночь он не сомкнул глаз. Жизнь дала трещину.
Если бы в это ужасное время у Ильи хватило сил на наблюдательность, он с не меньшем изумлением поймал бы на себе глубокие и загадочные взгляды Шустера, мерцающие затаенными переливами трудно определяемых чувств. Шустер не оставлял его, благо работали они в одном отделе, крутился неподалеку, отслеживая все этапы крушения соперника, страшась пропустить что-нибудь важное. Несколько раз острая жалость охватывала его, ведь его нельзя было назвать злым человеком, но единожды запустив карающую машину, он был не в силах остановить ее, даже если б и захотел.
Почувствовав, что продление контракта в этом университете переходит в разряд несбыточного мифа, Илья разослал по всему миру бесчисленные запросы, надеясь получить работу. Вскоре с замечательной регулярностью стали приходить стандартные, по шаблону написанные отказы. Видимых причин тут было несколько. Во-первых, в каждом новом месте требовалась характеристика его научной деятельности, а высылал ее по месту назначения именно шеф. Во-вторых, мир, по- видимому, был перезаполнен физиками, а еще более — тесно сбитыми группами, поддерживающими "своих". Их с легкостью можно было назвать мафиози от науки, ибо если ты имел легкомыслие подать на работу к членам одного клана, имея в своих трудах ссылки на статьи членов другого клана, то, без сомнения, был бы подвергнут остракизму на годы своей карьеры, без малейшей возможности найти работу в контролируемых ими институтах. Илья, как новичок в этих условиях, совершил последний возможный грех: посещая какой-то семинар и встретив там новые лица, он попил чай с "ученым" из одной мафии, а попросил работу — у другой!
Вообще, работая чрезвычайно много и радуясь своим успехам, Илья нимало не позаботился установить широкие личные контакты с самого первого года, что, конечно, необходимо было сделать даже и в первую очередь — в среде, где именно закулисная жизнь определяет судьбу и каждого труженика, и генеральное развитие науки в целом.
В своем же отделе Илья не сделал ни единой попытки улестить разгневанное начальство потому, что презирал он эти нравы и необходимость "прогибаться", зарабатывая благосклонность. Держась независимо, надменно, зная себе цену, как ученому, он ни на йоту не потрудился изменить свое поведение в новой стране. Без запинки и сомнения начинал он свои семинары изящной фразой: "По поводу данной темы у вас тут бытует заблуждение…" Такой стиль не оставлял надежды на хорошие отношения и получение работы. Шустер, видя это, изнемогал от ненависти и злорадства, но также от зависти, чередующейся жалостью, а, иногда, резким, но быстро подавляемым раскаянием. Не в силах работать, он бегал из кабинета в кабинет, вынюхивая и выспрашивая, избегая, впрочем, попадаться на глаза шефу. Мало-помалу Илья остался почти в полной изоляции, ибо доброжелательные сотрудники предпочитали пробегать мимо, озабоченно вглядываясь в даль. Илья с презрением наблюдал эту человеческую метаморфозу. Через пару месяцев он готов был оставить этот город навсегда, но тут-то и открылась перед ним новая и неразрешимая проблема.