— Ах ты Господи! — выдохнул Вадим.
— Что? Угадал? Поймал я вас! Хорошо парить в облаках, но своего не упускать!
— Странно вы меня поняли…
— Абсолютно точно понял! Будете колоться?
Вадим пожал плечами. Его спокойствие разъярило Илью:
— Со всемирной любовью Ваньку валяете! А девочку из стойла увели!
— Да какую девочку?!
— Ту самую, что любит вас без памяти — Светку мою!
Вадим открыл рот и неуклюже сказал:
— Там, кажется, пустяки были?
Новая глупость остервенила Илью:
— Пустяками занимались?! Я не забыл пощечину! — взвыл он и кинул Вадима к стене. В следующую секунду стремительно влепил ему несколько болезненных ударов в живот и по колену. Вадим охнул, присел и, распрямляясь, попал Илье в нос. Сильно брызнула кровь. Илья качнулся, схватившись обеими руками за лицо и по-бабьи жалостливо взвизгнул. Вадим сгреб его в охапку и поволок к двери. Испуганный видом собственной крови, Илья повис грузным кулем, харкая и скребя башмаками по полу. Вадим дотащил его до порога и выкинул на траву.
* * *
Поздним вечером Вадим вышел на улицу.
Ветер волнами подгонял тепло, влажными воронками высасывая лужи, целуя их легкими губами, и его нежность была мучительна. Сладость мокрых цветов наполняла рот, блаженной грустью выступая на глазах. Цветы пахли, а голуби в изнеможении ворковали под крышами. Их неистребимые голоса заполняли притихшее пространство. Казалось, эти звуки одурманивают воздух, завораживая обезлюдевший мир и в нем: продернутые влагой кусты, ознобом всполошенные деревья, раскисшие плиты асфальта и подурневшее небо. Тягостная и зовущая голубиная песнь огорчала все больше, ибо нет ничего печальнее на свете, чем страсть, оставленная без ответа. Голова Вадима переполнилась нежными звуками, и, тогда, тревожная мякоть ветра, исслезив потоками глаза, тихо приподняла его и понесла.
Потеряв вес, забыв о дороге, он поднялся выше, прикасаясь к набухшим цветам на верхушках кустов, мимо макушек высоких эвкалиптов, теряясь в глубокой синеве гаснущего неба.
"Так я летал во сне, — подумал Вадим, — мягко поднимаясь с земли прямо вверх". Внизу безлюдно, только один пес, случайно поднявши морду, разглядел его, придушенно подвыл и бросился в дом. Его повлекло в сторону от знакомых мест. Подгоняемый сильными потоками, он набирал высоту. Дома слились в пеструю мозаику, размеченную гирляндами переулков. Решив, что это грезится ему, Вадим перестал волноваться и перевернулся на спину. Глубокая тишина наполнила его. Этот покой был отсутствием времени, оно больше не происходило вокруг. Глубина погружения нарастала, и, вот, полная остановка поглотила его. И только его мысль об этом имела протяженность.