— Ну конечно! — с негодованием вырвалось у Шустера. — У Илюши на все идеи! Вот слушай.
Он нагнулся к самому уху Николая Николаевича и быстро, жарко что-то зашептал.
— Путано говоришь, я уж и нить потерял… — буркнул Николай Николаевич, почесывая лоб. — Знаю, что ты имеешь в виду… только… в нашей стране все по-другому! — заключил он уверенно.
— Очень с тобой соглашаюсь, но, боюсь, аборигены будут другого мнения. Впрочем, — Шустер хитро взглянул на собеседника, — по Илюше давно плачет петля. Свобода слова — это разговорчики для бедных, а разворачивать вредные идеи никому не полагается!
Николай Николаевич заложил ногу за ногу, покачал головой, выпячивая губы.
— Неблагонадежный субъект! — выскочило у него откуда-то не употребляемое слово, и он зарумянился от удовольствия.
Шустер с интересом задержал на нем взгляд, усмехнулся и принялся разворачивать этот танкер дальше:
— Ты, Николай прав! "Он слегка подпорчен, как сыр рокфор", — как выразился один человек. Мы с негодованием называем — вслед за прессой такие идейки красной пропагандой. Он, правда, Россию критикует тоже… осекся на секундочку Шустер, но тут же приободрился и с апломбом докончил: А все-таки это подрывает авторитеты! — и с твердостью пристукнул бокалом.
Николай Николаевич, приподняв задик, торопливо подлил гостю вина в совсем еще полный бокал, глаза его пылали негодованием. Поколебавшись с минуту, Шустер пустил поезд под откос.
— Так вот, Николай, я написал письмо его шефу, в институт. Постарался обрисовать, что за разложившаяся в моральном отношении личность находится в нашем окружении. Какой ущерб наносят безнравственные разговоры подобных людей. И поступки… — добавил он про себя и потемнел.
При этих словах Шустера Николай Николаевич вскинул глаза и замер.
— Контракт у Ильи на три года, и срок этот скоро истекает, — продолжал Шустер вполголоса, не глядя в глаза приятелю. — Теоретически, Илья может получить эту ставку как постоянную. Так вот это надо аннулировать… понимаешь задачу?..
Николай Николаевич кивнул, не произнеся ни слова и не отрывая горячего взгляда от лица Шустера. Приближающееся вдохновение овеяло его чело.
— Мне нужна твоя помощь, Коля. Такое письмо писать — не сапоги латать. Я представляю, как я бы в России написал, в русское посольство я уже кое-что отправил. Но вокруг не Россия — свои специфические условия. Проверь язык, подправь, подчеркни так, чтобы сильнее вышло, — он взглянул собеседнику прямо в глаза: — Возьмешься?
Николай Николаевич с бьющимся сердцем медлил, смотря в пол, страшась выдать свою радость и пытаясь угомонить гремевший внутри вихрь. Он еще не знал наверняка — зачем, но чувствовал, что неоценимый случай сам идет к нему в руки. Выдержав паузу может быть слишком длинную, он с наигранным равнодушием, неуклюже краснея, взял протянутые ему бумаги.