— Учебник для церковной школы, чтобы детки родную речь не забывали.
— Учебник?! — Шустер заржал.
— Ну да, учебник, — сказал Николай Николаевич веско, — а я улучшаю его, чтобы снова отпечатать.
Тот уткнулся в листы и прочел:
"У мужика сгорел кафтан.
Наш начальник носит на пальце дорогое кольцо.
Девочка нажала сноп ржи.
К борщу забыли сделать кашу.
У Коли сделался жар, и его мать пошла в церковь.
Мои братья не пьют водки".
Шустер закурил, ухмыляясь: "Нарочно не придумаешь… они здесь остановились на одной точке. Намертво. Навек".
— Погоди-ка, погоди! — Николай Николаевич вошел в гостиную с растопыренными руками, пораженный какой-то мыслью. — Илья мне говорил, что дом хочет купить, деньги, значит, собирает. И скоро поедет в Россию квартиру разменивать. Это какую же квартиру?
— Конечно ту самую — где Валентина живет с сыном.
— А куда же Валя?!
— Не его забота. Деньги-то нужны. Главное — разменять удачно, не дать себя облапошить. Все права на его стороне, он — муж и пока официальный.
Николай Николаевич не причислял себя к чувствительным натурам. Вернее было бы заметить, что он презирал всякие сентиментальные глупости. Но жизнь Ильи поразила его своей завершенностью.
* * *
Шустер наблюдал, как медленно и тяжело менялось у приятеля лицо, нимало не разделяя его чувств, но спокойно давая им время отлиться в некую завершенную форму. Действительно, Николай Николаевич был смущен и даже потрясен услышанным, и долго соображал, безъязыко бормоча что-то себе под нос.
— Теперь-то я убедился: Илья — абсолютно аморальный тип, — простодушно и горько проговорил Шустер, взглянув на приятеля. "Мы с тобой люди другой породы!" — приглашали его глаза.
Николай Николаевич с готовностью кивнул головой. Шустер остро ощутил, что минута настала. Наслаждаясь своей властью и подбирая слова, он непроизвольно кинул взгляд на дверь, а, затем, дружелюбно оглядев приятеля, сказал так:
— Кто, как не я, знает Илью вдоль и поперек. Он не только безнравственный тип. К сожалению, он распустился здесь окончательно, потерял такт. Он неблагонадежен! Позволяет себе высказывания более чем критические, иронизирует над местным обществом и порядками. Свою болтовню он называет свободой слова в демократической стране. Что за чушь! Свобода слова не имеет ничего общего с пустым критиканством! Все зависит от того, над чем подтрунивать. Одно дело, если вызывает улыбку обычай пить много пива. Совсем иное — полагать, что западные люди в действительности опасны.
— А что, Илья высказывания делал? — с беспокойством перебил Николай Николаевич в крайнем изумлении.