— Раз остаешься с нами, — от звука ее голоса он дергается и замирает, до конца не уверенный, что услышал все верно, — лучше тебе отказаться от прошлого имени.
— Отк-казаться? — единственное, что ему заикаясь удается выдавить из себя сквозь водопадом обрушившееся облегчение. Это взаправду? Они принимают его вместо того, чтобы изгнать?
Губы Амиана чуть дергаются, но он сдерживает это глупую неуместную улыбку — ту, что появилась бы на лице одинокого ребенка, наконец нашедшего друзей, но не на лице того, кто лишь секунду назад оказался окончательно втянут в грядущий государственный переворот. На миг он испытывает едва преодолимое желание заключить в объятия каждого из сидящих вокруг. Пожалуй, даже Безликого и Голема, разом переставших казаться ему столь же жуткими, как прежде.
— Да, — Гидра открывает флягу, но вместо того, чтобы отпить, проводит пальцем над горлышком и поднимает его вверх. Следом, играя бликами костра, тянется тонкая нить воды, чуть подрагивающая, будто живая. — Нужно что-то запоминающееся. Имя, произнося которое имперцы станут оглядываться по сторонам.
— Едва ли я тот, кого они бояться станет, — от одной лишь мысли об этом Амиан не сдерживает смешок и наконец позволяет себе сесть обратно, не глядя в сторону Клыка.
— Что-то запоминающееся для того, чья сила — заставить себя забыть, — на миг кажется, что Друид вот-вот усмехнется, но этого не происходит. — Но лучше бы тебе и вправду назвать себя самому. До того, как это сделают люди.
— Говорят, Орел натягивал за спинами у убитых драконьи крылья, — водная нить танцует над ладонью Гидры, спутывается в крохотный бесцветный шар. — Но к тому времени, как об этом узнали, никто и не подумал переименовать его в Дракона. Для тебя могут придумать прозвище куда хуже.
— Как насчет... Амиан?
— Амиан? — Гидра оборачивается на голос Видящей, пока юркой рыбкой шар кружит меж ее растопыренных пальцев, так ни разу их и не задев. — Ты это всерьез?
— Кто попало не рождается в дни почитания Первых богов, — Амиан в который раз поражается беспрекословному почтению, охватывающему большинство теллонцев всякий раз, стоило только заговорить об их богах. Мать была вовсе не такой. — Они все отмечены, а их имена — та самая отметка, которая никогда не даст богам потерять их из виду. Имена нельзя отринуть...
— Моя мать ничего не смыслила в богах, — перебивает ее Амиан. — Никогда не возносила им молитв и в храмах не бывала. Хотела, кажется, назвать меня в честь нынешнего теллонского короля — Морверна. Она знала-то только его и сдавшего Ферран Мерриса. А повитуха отговорила ее. Сказала, что в детстве не помру, если богу на меня укажет, — он пожимает плечами. — Так оно и вышло. Помер, когда двадцать один стукнуло.