— Что сперва?
— ...мне поддался, — Амиан вдруг ощущает себя как никогда прежде глупо. Шутом, оплошавшим перед королевой и ее свитой.
— Поддался? — переспрашивает Клык, словно убеждается, что верно понял слово из чужого языка. — Тебя поцеловал когда? — он дожидается растерянного кивка, и его оскал становится еще шире. — Нет. Ты мне нравишься.
— Раньше когда-нибудь, — не глядя на пошедшего пятнами Амиана Гидра прочищает горло, и на миг ему чудится ее усмешка, — на абаддонах свои фокусы пробовал?
— На кассаторах, — он запинается от осознания собственной никчемности. Его лицо незримо пылает, укрытое за оранжевым светом пламени, а в глазах болезнено щипет от обиды, заглушая даже боль прокушенной губы. — Так я от них и сбегал...
Гидра не отвечает, откладывает меч в сторону и задумчиво отпивает из фляги. По спине проходит холодок, разъедает вспыхнувшее было ощущение принадлежности. Вот так все и закончится для него? Запоздало Амиан понимает, что все еще стоит перед ними, как преступник на эшафоте, но не находит в себе сил сесть обратно в круг. Что ему предстоит услышать? Указания о том, как добраться до ближайшего города и никогда больше не попадаться им на пути? Или, что было бы еще хуже, всего лишь равнодушную и откровенную констатацию факта: такой как он им не нужен.
— Ты инкуб, так ведь? — Амиан сглатывает горький ком обиды и кивает Друиду. — Слышал, такие, как ты, в империи попадаются не реже полуоборотней в Феровеле.
— А я о самих инкубах и суккубах разное слышал, — на вновь раздавшийся голос Аспида оборачивается даже Гидра. — И что они любой облик принять могут, и летать, и людей дурманить, а после память о себе у них забирать. А что правда из этого?
— Не знаю, — дергает плечом Амиан, — я отца не встречал никогда, а мать о нем и не помнила ничего — думала, что я человек. О себе забыть могу заставить. Тех, кого зачарую. Не обо всем, разве только о последнем часе или двух, — он осекается, когда замечает внимание Гидры к себе, но продолжает: — в последний раз, как сбежал, меня не скоро нагнали — должно быть, лучше, чем раньше, вышло. После этого в клетку и посадили, а сами близко больше не совались.
Он замолкает и нервно облизывает пересохшие губы. Амиану кажется, что его сердце стучит по ребрам ничуть не тише молота по наковальне, все ускоряясь с каждой проведенной в ожидании приговора секундой. Гидра не торопится сказать свое слово, в задумчивости она встряхивает свою флягу, словно оставшаяся в ней вода волнует ее куда больше происходящего. Сам того не осознавая, Амиан наблюдает за ее спокойным лицом, силится уловить крохотное движение, разгадать мысли, что в этот миг таятся в ее голове.