Он ощупывает шершавый ствол и, прижавшись лопатками съезжает по нему вниз. Стирает с коры мох и садится на корточки среди торчащих корней и вороха тлеющей листвы. Ее запах наполняет ноздри, перемешивается с холодным и более терпким — от влажной земли.
Так пахло бы его рождение, не очнись он до своих похорон.
По телу проходит непрошенная дрожь, Амиан пальцами зарывается в собственные волосы, трет лицо, глаза. Когда он открывает их вновь, темнота чуть отступает и сквозь нее проступают те же безобидные деревья, что он видел днем. Неотличимые от тех, что окружали Скара, и все же иные — еще ни в один из своих побегов он не оказывался столь далеко. Амиан запрокидывает голову к звездам, горящим в небе, будто полчище светлячков, жадно втягивает воздух и замирает, удерживает его в себе, пока не начинает чувствовать головокружение.
За этим его и застает тихий шорох чужих ног по ковру из листвы и пожухшей травы.
— Я не сбегаю, — говорит он темноте еще не разобрав, кто за ней скрывается.
— Я об этом и не думал, — Аспида Амиан узнает по голосу и лишь потом по смутным очертаниям фигуры, заметно щуплой даже под драпировкой плаща. — И куда бы тебе? — он осекается и прочищает горло. — Ты уж прости...
Амиан не отвечает, лишь плотнее заворачивается в едва греющую ткань и невесело хмыкает. Аспид переминается с ноги на ногу, будто изо всех сил старается, но никак не может найти слов для чего-то, терзающего изнутри.
— Я сказать хотел, — наконец продолжает он. — Я никого не оправдываю из них, ты так и знай. Из людей. Со всеми нами скверно обошлись, не в этом нам между собой тягаться. И ты, и я, и все, кто там на поляне, ввязались в это из-за обид и ненависти, потому что все мы знаем несправедливость этого мира. О прошлом мало кто рассказать хочет, но и так ясно все, незачем чужие раны бередить. А он не такой — пока еще нет. Подобрали его у самой могилы, недели три назад. Он не знает резерваций, даже среди людей еще не бывал... таким. И сражается он не ради мести, как мы, а ради любви. Мечтает вернуться к семье — не осуждай. И ты бы мечтал, будь она у тебя. Разочароваться во всем, если вообще придется, он успеет и без нас, пусть хоть немного поживет верой в лучшее.
Амиан напрягает глаза, силясь рассмотреть его лицо. Понять, действительно ли услышанное сказано всерьез, но сдается, уступает всепоглощающей тьме и вновь обращается к звездам.
— Ты хоть раз взбешенного дракона видел? — спрашивает он. — Такого, что сжигает все у себя на пути и ни перед чем не останавливается? Дома, лошадей, людей?