— Нет, нет, я так не думаю, — она торопливо мотает головой. — И это не так. Просто он этого пока не понял.
— А ты, как он, не считаешь, будто я вас всех держу за живой щит? После всего? — Блез удивленно приподнимает бровь. — Я бы считал, будь я тобой.
— Не считаю, — Ада не отводит глаз. — Никто не пострадал и не погиб, а ты верно поступил, что отпустил их. Те, кто ради себя идет по чужим головам, подобного не делают, а сир… Он просто испугался, я думаю, вот и наговорил лишнего в сердцах.
— Испугался за тебя, принцесса, — спокойно отмечает Блез, а лицо Ады становится еще горячее, чем мгновение назад.
— Неправда.
— Правда.Ты не слепая.
— Я здесь не одна, — упрямится она.
— Но только ты похожа на его возможную даму сердца, — наемник усмехается. — И только на тебя он украдкой таращится, как грустный щенок, — Ада отворачивается и старательно смывает с пальцев остатки крови, пока он продолжает: — И как щенок тебя защищает — не всегда как следует, но старается как может. Вот и меня рядом с тобой не хочет видеть, раз уж я приманка для опасностей.
— Мне не нужна защита! И я сама выбираю, с кем мне иметь дело, если хочу.
Блез чуть приподнимает брови, удивленный ее резкими словами, но почти в тот же миг его губы расползаются в кривой ухмылке — осторожно, чтобы не надорвать свежую корку крови. Чуть растерянно и нервно Ада улыбается в ответ.
Он — олицетворение того, что было запретно для нее всю жизнь, и того, чего прежде она даже не знала. Тот, кто, казалось бы, никогда не мог появиться в ее жизни, даже в короткие моменты бунтарств и бросания вызовов всему высшему свету, но, все же, появился. Именно в тот миг, когда она принимала самое важное решение в своей жизни. Пусть даже пробывший запертым большую часть своей жизни, Блез видится ей олицетворением обретенной свободы — тем, кого она никогда не повстречала бы, не решись она покинуть собственной клетки. Теперь она знает, что он такой же беглец, как и она сама, хоть и куда более приспособленный и подготовленный к подобному. Втайне страшащийся быть обнаруженным, но все более уверенно пробующий на вкус прежде незнакомую и запретную жизнь.
Пусть его тайна больше не тайна, зато ее — из всех людей — известна лишь ему. Внутреннее предчувствие не дает ей бояться этого, заставляет доверяться, ведь кому, как не ему, все понимать.
Ада шумно сглатывает. Всю жизнь она была уверена, что в нужный момент вдруг поймет все, резко и безоговорочно. Чувства, загадочные внутренние инстинкты, дадут ей подсказку, которую она никак не сумеет упустить, жесткой рукой толкнут ее прямиком в неизведанную пропасть, и она полетит. С радостью и без всякого страха, зная, что ждет ее внизу — ведь там могло быть лишь одно.