Ада чувствует бесплотные, невидимые руки, с поразительной силой толкающие вперед, и легко им поддается. Губами, дрожащими в такт бьющегося у самого горла сердца, она осторожно, словно на пробу, жмется к чужому рту. Боясь вздохнуть целует чуть приоткрытые губы, старается не причинить боли, едва касаясь гладит по щеке и, наконец, зарывается в густые темные кудри. Будто атласные ленты, они скользят между ее пальцев, боящихся сжаться и притянуть к себе лишь физической силой.
Целовать его — словно пробовать собственную свободу. Выходит неловко, совсем по-детски, но пьянит не хуже самого крепкого вина из отцовских погребов.
Ей страшно отстраниться, страшно взглянуть Блезу в лицо и сгореть от стыда, страшно отступить после уже начатого.
Его губы чуть двигаются навстречу, и Ада торопливо льнет к наемнику всем телом, скользит бедрами вверх по его ноге и тихо вздыхает, прижавшись к ней плотнее сквозь ткань штанов. Рука ложится на ее бедро, словно бы неуверенно, но тягучему жару внизу живота достаточно и этого, чтобы скрутиться до боли. Он кружит голову, требует большего, требует немедленно унять себя.
Ада накрывает чужую руку своей, сплетая пальцы, и заводит под полу рубашки. Тело вспыхивает мурашками, трепещет, словно крохотная свеча перед лицом урагана. Губы ловят тепло его губ, пока прохладные пальцы пересчитывают ее ребра, больше не сокрытые от них одеждой — лишь голой кожей.
Затвердевшие соски трутся о ткань рубашки, в одно мгновение ставшей слишком грубой, и Ада давит несдержанный стон — оглушительный в ночной тишине — накрывая и сжимая грудь чужой ладонью.
Она отпускает его руку, вновь тянется к губам, когда юркой змеей Блез выворачивается из-под нее и оказывается на ногах. На миг оторопевшая, Ада заливается краской хлынувшей к лицу крови.
— Не стоит тебе этого делать… — хрипло, растерянно, выдавливает наемник и прочищает горло прежде, чем договорить: — … принцесса.
— Прости, — от жара на глаза наворачиваются слезы, — я тороплюсь, да? Все делаю не так? Я раньше… не была с мужчинами, я не знаю, как следует…
— Ты не поняла. Я был с мужчинами. Только с ними, — Ада запинается, глядя на Блеза во все глаза, пока он чуть неуклюже усмехается и продолжает: — Я не тот, кто тебе нужен для этого.
Мысли путаются в еще пару мгновений назад занятой лишь всепоглощающим желанием голове, будто сотни нитей. Они вышвыривают из своего хаотичного клубка вопросы и пожеванные обрывки воспоминаний о минувших днях. Она и вправду услышала все верно, а он говорит правду? Как могло все оказаться именно так? Как могла она не заметить хоть чего-то, ни на минуту не усомниться в верности всех сделанных выводов? Как могла столь подло опутать саму себя паутиной заблуждений и столь же бездумно ей поддаться? Ее столь сильно влекли исходящие от него опасность, неизвестность, уверенность, и даже на миг она не сомневалась, бесстыдно льстила себе убежденностью, что его отношение к ней продиктовано ничем иным, как ответным интересом. Жестокая правда, представшая перед Адой в худший из возможных моментов, обжигает горечью желчи, неприятно щиплет в носу и глазах.