Его выступление перед практически полным составом важнейших людей государства и вправду было событием первым в своем роде и потому вполне достойным звания исторического, но едва ли все было столь безоблачно, чтобы абаддона оставили без охраны наедине с ними.
— Прежде всего я скажу, что заключение преступника под стражу, на мой взгляд, не должно совершаться лишь с целью лишить его лет жизни, которые он уже никогда не сможет вернуть обратно, своей целью оно должно ставить его исправление, помощь в становлении добропорядочным гражданином империи после своего освобождения. Ваше же заявление о том, что нам, — он с вызовом смотрит на оппонента, передразнивая его манеру, — не страшно никакое заключение — слова того, кто никогда не знал и не стремился узнать, как мы жили прежде. Мы можем жить почти бесконечно, и тогда это было проклятием куда большим, чем сейчас. В нашем распоряжении было бессчетное число дней и каждый из них мы проводили в попытках сбежать или спрятаться. Мы не помнили, что значит жизнь без страха и постоянного ожидания конца, не помнили, что значит безопасность для нас самих и наших близких. Я знал тех, чьих близких, людей, без всякой жалости казнили лишь за то, что они хотели помочь и укрыть, и еще знал тех, от кого отвернулись все, чтобы избежать подобной участи. Мы уже не помнили, каково это — жить и не думать о том, как по пятам следует Орден. Люди думали, мы живем в резервациях как простые заключенные в камерах или, того лучше, как обычные жители крохотной лесной деревеньки, спокойно и беззаботно. Многие и вовсе не хотели думать о нас, предпочитали прикидываться, что нас не существует. Но хотите ли вы знать, что может сделать с десятью даже самыми благородными людьми скука, отдаленность прочей цивилизации и пять бессмертных заключенных в их полной власти? — он дает собравшимся несколько секунд, за которые чуть переводит дыхание, но никто так и не осмеливается нарушить тягучего и удушливого молчания. — Нас морили голодом, порой выгоняли на улицу в мороз, насиловали, калечили всеми возможными способами и делали многое другое. Где-то было лучше, где-то хуже, но, так или иначе, насилия над собой не избегали заключенные ни одной из резерваций. Потому что… кому было какое дело? — по спине у Каллена проносятся непрошенные мурашки. — Нас было не убить без стрел, а стрел для всего этого никогда не использовали. Не все они были плохими людьми, разумеется, но достаточно было и одному из десяти оказаться ублюдком, чтобы жизнь стала мучением. В школе вам о подобном не рассказывают, верно?