Вит невольно сжимает край своей трибуны пальцами и как-то странно, не мигая, смотрит перед собой, словно ничего не видит. Всего пару секунд, но этого хватает, чтобы над головами пробежали шепотки.
— Если мне позволят, — он медленно отодвигает прочь от себя тонкую стопку листов и поднимает глаза на зал, — я расскажу вам кое о чем, что не люблю вспоминать. То, с чем я знаком не понаслышке, а вы имеете огромное счастье не знать вовсе. Что значит быть гонимым. Презираемым и ненавидимым. Да, положение абаддонов не идеально и по сей день, мы не имеем высоких постов, мы редко позволяем себе связи за пределами своего вида, а люди редко относятся к нам, как в полной мере равным, мы вольны делать многое, но за нами всегда пристально следят, нас никогда не упускают из вида со всеми отметками о нашем передвижении и контролем за тем, какими силами мы обладаем и как ими распоряжаемся. Но, все же, это совсем не то, мессиры и моны, — он облизывает пересохшие губы и сдвигается к краю трибуны так, что полы его черного камзола становятся видны не только сидящим сбоку. — Я редко говорю об этом, и все же, в этом году мне исполнится уже пятьсот тридцать четыре года, — по залу вновь разносятся оживленные шепотки, и Вит усмехается. — Я сказал об этом не чтобы восхитить кого-то тем, как славно я сохранился для подобной развалины. Я сказал об этом в подтверждение того, что я уже был перерожден в то время, когда в Делориане вспыхнул последний Бунт.
— Считать ли нам это признанием в вашей причастности к нему? — перебивает его Рагнемард, в этом состязании явно ощущающий угрозу своему лидерству.
— Орден Кассатора сейчас, разумеется, уже не тот, что прежде, и занимается он уже давно не тем, но не оскорбляйте память их павших и выживших во время Бунта предшественников и судебную систему Делориана, — на лице Вита не дергается ни единый мускул, но голос становится едва заметно жестче. — Все мы знаем, что и сами организаторы Бунта, и все причастные так или иначе поплатились за свои преступления и были казнены, — он старательно поправляет манжеты на обоих рукавах, прежде чем продолжить: — Вы оказали мне небольшую услугу тем, что подвели разговор к Ордену.
Каллен невольно смотрит в дальний угол зала, где, среди безликих черных мундиров солдат гарнизона, прибывших с императрицей, в свете ламп то и дело блестят лучи солнца, вышитые на мундирах кассаторов золотой нитью. Он не знает, должны ли они присутствовать на всяком собрании, посещаемом императрицей и иными важными лицами империи, или же были приглашены по особому случаю, но никак не может отделаться от ощущения, что те будто хищные птицы с самого начала не сводят глаз с единственного абаддона в зале.