Всю дорогу Блез ехал позади них, держался на расстоянии, словно в любой миг он готов был сорваться и пустить лошадь прочь, расставшись с ними навсегда. Это не было пустым волнением, после всего, что приключилось с ним этой ночью, подобное стало бы естественным порывом, за который его невозможно было осудить. Именно потому от малейшего звука, что издавала кобыла наемника, внутри у Ады все сжималось от страха и волнения. Лишенная возможности незаметно смотреть на него, она ерзала в седле и могла лишь гадать, насколько паршиво все складывалось. Уверена она была лишь в одном — все было паршиво, по ее догадкам — паршивее некуда.
И все же, немного сильнее ее волновало и заботило другое. Сегодня она так ни разу и не слышала его голоса.
— Постой, — Ада не выдерживает и вновь обращается к Коннору, когда мысли начинают обращаться к тому, что ночью натворила она сама. — Но как они могут быть кузнецами, если даже огня не разжигают в своем царстве?
— Иногда разжигают, — их сапоги почти соприкасаются, когда лошади вновь равняются друг с другом, — но мудрено. Нельзя в кузне окна делать, да и двери открытыми держать, пока огонь горит. И кто попало его разжигать не может, да и кузнецом быть. Только мастер, семье которого свое разрешение еще первый царь выдал. У них с этим строго, сам ты не выбираешь, кем становиться, с кем свадьбу играть и тому подобное…
— Будто здесь это иначе… — она успевает отвернуться прежде, чем он с удивлением смотрит на нее, и делает вид, будто ее привлекло что-то на поверхности реки. — Ну, то есть…
— Гляди, — Коннор усмехается, — мы вон с тобой выбрали против того, что за нас другие решали. Я теперь от Ордена похлеще абаддона мыкаюсь, а ты что? Станет кто тебя искать хоть?
— Нет, — не моргнув, врет Ада. — У родителей и другие заботы есть, не я одна. Узнают, что жива, да и успокоятся… Не принцесса ведь в самом деле, чтобы с собаками разыскивать, — она вздрагивает от неожиданной боли и лишь тогда замечает, как сильно сжала кулак. На бледной ладони остаются красноватые лунки от ногтей.
— Плохо. Для нас-то хорошо, вернее, — поправляется он, — но паршиво, когда можешь взять и исчезнуть, а о тебе и не побеспокоится никто. Неважно, принцесса ты или служанка...
Ада сглатывает и чувствует непрошенный горький ком, вставший в горле.
— Я их так и не видела никогда, — через силу она улыбается. — Еще когда в Венерсборг ехали, думали на корабле гномьем добраться. Только не по этой реке, а по той, второй, которая на севере. Мы на постоялом дворе остались, а сир Авил пошел с капитанами договариваться, — Ада тихо прыскает, уже по-настоящему, — а вернулся злой такой, весь красный как рак. Разругался со всеми там, решил, что они нас ободрать хотят, а потом еще глотки во сне перерезать, ну и остальное добро прибрать. Настоящий северный упрямец. Вот так мы по суше и поехали… Расскажи еще, — просит она, — про гномов.