Блез замолкает, оказавшись к остальным достаточно близко, чтобы быть услышанным, и одной рукой зарывается в свой вещевой мешок. Со всех сторон вокруг них оказываются лишь грубые деревянные стены, балки и тяжелые ящики, все залитые холодным огнем штолцервальдских светляков. Из-за одной из стен доносятся приглушенный голос командующего и скрип многочисленных весел. Три лежанки оставлены тут же, а вот четвертая огорожена от них импровизированными ширмами из палок и ковров, сооруженных слугами, по-видимому, за время ужина. Прежде чем со вздохом войти в свою хоть и крошечную, но насколько возможно приторно дамскую спаленку, Ада вдруг хитро улыбается и шепчет, чтобы не услышали остальные:
— А знаешь, я ужасно объелась. Благородная делорианская девушка никогда бы не позволила себе того же, что позволяю себе я.
***
Ровно как и обещал им кузнец, очертания города появляются впереди раньше, чем солнце, стоящее высоко в небе и не дающее экипажу расставаться с их натянутыми до самого носа капюшонами, начинает медленно катиться вниз. Воодушевленные близостью долгожданного отдыха, уютной тени крыш и твердой земли, гребцы налегают на весла с удвоенной силой, пока остальные в суматохе готовятся швартоваться, а сам мастер-кузнец в очередной раз дотошно изучает собственный груз, проверяет, правильно ли помечены товары, предназначавшиеся для Эрда, и не перепутались ли они с теми, что должны были продолжить путь в столицу. Аде крайне сложно представить, что же столь непоправимое могло произойти, окажись у благородного венерсборгского воина шлем, предназначенный на продажу благородному же воину Эрда, но беспрестанно листающий свою толстую книгу и гоняющий туда-сюда уже порядком запыхавшегося сына мастер выглядел так, словно бы подобная неприятность могла стоить чести пары десятков былых поколений его семьи, и еще сотен поколений грядущих.
Когда судно наконец останавливается, спустившаяся в трюм чтобы не мешать экипажу Ада оказывается на палубе первой и в растерянности замирает, оглядываясь по сторонам.
— Пусть падет священный камень Срединных Гор на мою голову, — громогласно удивляется поднявшийся следом за ней кузнец, — как это понимать?!
Их судно, вопреки ожиданиям, оказывается почти за четверть мили от причала, задержанное у самого входа в бухту без всякой разумной возможности войти в нее. Впереди, перегораживая вход и выход прочим судам, высится корабль. Размерами своими почти вдвое превышающий тот, на котором плыли они, он возвышается над ними будто башня, всей своей громадой заслоняет от все еще жаркого сентябрьского солнца. Пока остальные щурятся, силясь рассмотреть происходящее на его палубе, сам мастер Гладор оказывается в носу стеллунгферского судна и, сложив ладони рупором, кричит: