— Так разве не разом все казнят, кто в камере? Нас здесь не сотня собралась, чего делить.
— Э, не! Бургомистр наш порешил так: казнят помаленьку, но регулярно, каждые пять дней кого-то отсюда вытаскивают и увозят. Сейчас вон с последнего раза аккурат четвертый день идет.
— Так то до кассаторов было, — Вария на пробу встряхивает кости в стакане, но не высыпает. — Лодур разберет, что они в особое положение учудят. Тут теперь кассаторы главными станут, срать они хотели на бургомистра.
— Ну а мы бургомистровы пленники, не кассаторские! Хотя, если ради абаддонских приспешников бургомистр наши казни отложить вздумает, то я только рад буду… Ты уж без обид, парень. Сам расклад понимаешь...
— А я рада не буду, — мрачнеет Вария, ковыряя уже и без того покоцанный край стакана, — лучше уж петля поскорее, чем похлебка эта из очистков. Дерьмо крысиное на вкус и то получше небось будет…
Словно различив упоминание о себе в их разговоре, вдоль решетки с писком проносится что-то мелкое, клацающее когтями по каменному полу. Оба заключенных оборачиваются туда с тоской, слыша в этом, по-видимому, звуки сбегающего мяса, Коннору же вдруг становится еще больше не по себе, но он держит себя в руках.
— А она что? — рискует поинтересоваться он и кивает на все так же молчащую женщину в углу.
— Она? — Отмар поворачивается в ее сторону, словно проверяет, действительно ли с ними есть кто-то еще. — Вчера приволокли, так и молчит. Немая может, хер ее разберет. Мужик ее здесь раньше побывал вроде как, ну и… Да сам понимаешь! Вышел. А она помогала ему или вроде того, но смыкалась от гарнизона по первости, ну а теперь вот, попалась.
— Ты на нее внимания не обращай, — Вария машет рукой, — меня саму от нее жуть берет как посмотрю, но она вроде тихая, мирная. Ночью все боялась, она нам глотки прямо зубами перегрызет, но обошлось, как видишь. А до нее здесь и похлеще были, — ее сломанный и неправильно сросшийся нос шмыгает еще сильнее прежнего и морщится, — выблядки теллонские.
Коннор растерянно смаргивает, глядя на нее во все глаза, прежде чем невольно потянуться рукой к своим свежевыкрашенным волосам и пригладить их.
В детстве мать рассказывала ему, что тысячелетиями до Прибытия огненные волосы пользовались среди эльфов большим почетом. По легенде, когда три Первые богини — Миленис, Верта и Терра — одарили эльфов магией, они оставили в них частицы самих себя, чтобы из поколения в поколение передавались они потомкам первых чародеев, а богини, что бы ни случилось с ними самими, жили до тех пор, пока жив хоть кто-то из вверенного им народа, и могла каждая из них вновь взрастить себя из крохотной частицы. Воздушная Верта и Водная Миленис существовали незримо для простого глаза, Земляная же Терра расцветала в большинстве потомков первых чародеев словно цветы, росшие на ее плодородных землях. Говорили, что есть те, в ком Терра прячется, наружу выглядывая лишь через их диковинные глаза, а есть те, на ком она танцует — эльфы, а следом и их смески с ярко-рыжими волосами.