***
Уже знакомые гномы, в этот раз вдвоем оказывающиеся прямо в зале таверны, смотрят на них так, будто увидели призраков кого-то из собственных предков. Ставни здесь все так же наглухо закрыты, а в самом помещении стоит уютный полумрак. Ричард стягивает и осторожно встряхивает свой плащ, под которым им с Адой пришлось бежать последнюю часть пути, когда дождь окончательно обернулся ливнем, и Гардас, наконец, отмирает:
— Мы уж и не ждали вас снова увидеть. Неужто город совсем закрыли и не выпустили вас? А остальные ваши где?
Вопросы из него сыпятся, словно горох из порванного мешка, пока жестами он указывает рыцарю, как лучше расположить плащ у горящего в камине огня.
— Мы теперь вдвоем, — рассеяно бросает Ричард и опускается по другую сторону стола, за которым уже успела устроиться Ада. Она смотрит на него сквозь полутьму слабо освещенного зала и пытается придумать, что могла бы сказать ему во всей этой ситуации.
Пожалуй, из всей четверки они двое были худшим вариантом, чтобы остаться самим по себе даже в обычное время, сейчас же они, будто два холеных ягненка, вдруг брошенных пастухами, оказались наедине с бушующим ураганом, который во что бы то ни стало должны были остановить. Коннор был сообразителен и изворотлив, умел легко приспособиться практически ко всему и практически из всего отыскать выход… до этого момента. Блез, в придачу к тем же качествам, обладал хитростью и завидной беспринципностью. И их обоих теперь нет рядом, остались лишь два ребенка, взрощенных в богатых домах родителями, чьими стараниями никакие беды прежде не доходили до них, а жизнь была легка и беззаботна.
После холодной улицы Ада согревается в натопленном помещении, но нервная дрожь никуда не исчезает, и, зябко ежась, она обнимает собственные плечи. Ей не хочется никого винить, не хочется раз за разом бередить чужие раны и уже и без того ноющую совесть: она может понять чувства Ричарда, но не может винить Блеза за то, что он ушел. Она старалась понять их обоих, разобраться в том, каким они видят мир, и, как казалось ей самой, у нее даже начало получаться. Беда была в том, что сами они все никак не пытались сделать того же по отношению друг к другу, вместо этого упрямясь и препираясь, но Ада не могла их в том винить, слишком уж велики оказались различия между ними. И все же, совершенно неожиданно заставить ее и Ричарда разбираться со всем совершенно одних, было сродни бросанию не умеющего плавать ребенка в воду, только еще более жестоко и с куда меньшими шансами на благополучный исход.
Ада чувствует острую нужду сделать хоть что-нибудь, но ничего так и не приходит в голову. Первая казнь, которую ей довелось увидеть своими глазами, случилась в Траносе, и сейчас, вперив взгляд в столешницу, Ада раз за разом вспоминает ее, прогоняет перед глазами все, что видела и слышала там, в надежде на внезапное озарение.