— Да, — его ответ заставляет смущенно встрепенуться, — пару раз, пожалуй.
С качающегося на волнах судна доносится голос Тритона, расписывающего чьих-то сестер и матушку как самых потасканых шлюх в целом Траносе.
— Я бывала в замке отца, — Ада отводит взгляд к голубеющим под ясным небом волнам, — в его охотничьих угодьях, в паре деревень неподалеку. Эта проклятая поездка, — ее голос чуть дергается, когда она неосознанно вспоминает обстоятельства их знакомства, — была величайшим событием в моей жизни, но мне даже не дозволялось выглянуть из окна кареты.
— Если твой папаша отправил тебя в невзрачной карете, чтобы не привлекать внимания, — Блез хмыкает, — представить не могу, как глупо он себя чувствует после твоего исчезновения.
Она стыдливо закусывает губу от очередного напоминания и чувствует укрывающий щеки жар. Единственная мысль об отце в мгновение превращает все, прежде казавшееся правильным, в постыдное и непростительное предательство. Она могла убедить себя в собственной невиновности перед практически незнакомой девушкой и рыцарем, верой и правдой служившим ее отцу почти десяток лет, но с самого детства жутко пугавшим ее своими свирепым лицом и грубым голосом. Перед только нанятым кучером, которого, прежде чем покинуть родной дом, она видела лишь однажды. Каждый из этих людей знал все риски и получал за них достойную награду, да и едва ли ей могло быть под силу уберечь их от бандитских клинков. Но ничто не подталкивало ее ввязаться в авантюру с поисками мифического меча, никто не принуждал отправиться в противоположную от нужного места сторону в компании трех незнакомых мужчин. Этот выбор был ее собственным впервые за, пожалуй, всю ее жизнь. Совершенным без каких-либо раздумий и последующих сожалений. Ровно до той поры, пока она не вспоминала о родителях, должно быть прямо сейчас сходящих с ума от пропажи дочери и страха за ее судьбу.
— Я люблю своего отца, он... Хороший человек. Не только со мной. И я знаю, что он хочет лучшего, знаю, каких трудов ему стоило заключить такую выгодную помолвку, знаю, что наследник нашего рода мой старший брат, и я не могу перечить отцовской воле, но... Я чувствую себя проданной, будто вещь, человеку, которого я не люблю... Которого даже не знаю! Я должна буду прожить с ним всю жизнь, запертая не в отцовском замке, а в Белом Граде, должна буду... — Ада смущенно запинается, и, прочистив горло, продолжает едва слышно: — спать с ним и рожать его детей. Моей жизнью семнадцать лет распоряжался отец, а теперь ее получит незнакомец, и ему я должна буду принадлежать, пока не умру, — она вновь заминается, пораженная собственной откровенностью, и, наконец, поднимает взгляд. — Ты ведь... понимаешь, да?