— Так я пойду?
— Приятного аппетита.
С этими словами она снова отвернулась к стене. Мне оставалось только пожать плечами и продолжать приводить себя в порядок. Есть я не хотел, а оставаться в каюте не мог.
Надеюсь, что силком мне ничего в рот пихать не будут.
Прежде чем выйти, я посмотрел на Рябинину. Она так и лежала в той же самой позе — будто ее только что смертельно обидели.
Не люблю, когда меня мучают угрызения совести. Я вообще не люблю, когда меня мучают.
Ощущения были странные. Я все время помнил, где нахожусь, но чувство, что меня разыгрывают, не покидало меня. Возможно, виной тому было мое похмелье. Мне все время казалось, что вот сейчас из-за какого-нибудь угла выйдет какая-нибудь секретарша Галочка, и, змеино улыбаясь, скажет: «Здравствуйте, Григорий Иванович. Ну как — не обосрались?»
Как хотите, праздника в душе не было никакого, хотя, подозреваю, он должен был иметь место в подобных мероприятиях.
Коридоры узкие, как в доме-хрущевке, длинные, как в коммунальных квартирах, и все время будто прямо под ухом жужжит электрическая пишущая машинка: тихо, ненавязчиво и не останавливаемо ни на секунду.
Слава Богу, на стенах висели указатели. Один из них указал мне, куда идти, чтобы попасть в кают-компанию.
Я двинулся в ту сторону, куда был направлен нарисованный на стене указательный палец, и вдруг меня остановил женский смех, прерываемый мужским басом. Я замедлил шаги, но не обернулся. Через несколько секунд меня обогнал вульгарно одетый толстяк в сопровождении двух девиц, которые прижимались к нему с обеих сторон. Ширина коридора заставляла их вдавливать тела в тело своего спутника с наибольшей силой, на которую они были способны. Чтобы пропустить их, я просто слился со стеной, но одна из девиц все равно ударила меня локтем — случайно, разумеется.
— Извините, — сказала девушка.
— Все в порядке, — отмахнулся я.
— Какие-то проблемы, командир? — загрохотал толстяк. — Так ты сам виноват. Неудачное место нашел, чтобы столбом стоять. Умнее надо быть.
— Где уж нам уж, — развел я руками.
Почему-то мне не хотелось им грубить.
— Левит, — протянул мне руку толстяк.
— В каком смысле? — не понял я.
Девицы противно захихикали.
— Фамилия у меня такая — Левит, — пояснил он. — А зовут — Роман.
— Лапшин. Григорий Лапшин. А это — ваши дочки? — съязвил я.
— Эти две девочки — мои любовницы, — заявил он мне ничтоже сумняшеся. — Можете сами их спросить. Это Рая, а это Стелла.
— Я верю.
Он вдруг подмигнул мне.
— А ты кто, командир? — спросил он. — Бизнесмен?
— Почему именно бизнесмен? Журналист.
Он удивился.