Ладно, Лапшин, ты тоже не Иисус Христос, одернул я себя. Ты в этой ситуации молчал бы в тряпочку.
Признаюсь честно — я отчаянно трусил. Мне казалось, что главное сейчас — это выйти из этого номера, из этой гостиницы. Причем с наименьшими потерями. Кажется, я действительно вообразил, что меня вот-вот начнут бить. Но в обморок пока не падал.
— Он сказал, что свяжется со мной, — соврал я, удивляясь тому, как органично это у меня выходит.
— Когда? — быстро спросил он у меня.
— Не могу сказать… — медленно покачал я головой.
— Лапшин!
— Да правда не могу! — воскликнул я. — Вы что думаете, мы час назначили? Сказал, что свяжется, — и все.
Мне показалось, что он посмотрел на меня с подозрением. Да пусть его смотрит, лишь бы выпустил. В следующий раз они меня так просто не получат. Я тоже хорош, пошел за ними, как баран на заклание.
Но ничего, родные вы мои, отпустите вы меня, как миленькие, еще и беречь будете, как зеницу ока. Что я, маленький, не понимаю, что ли, что я — единственная ниточка, которая может привести вас к этому Стасу?
Какая-то мысль мелькнула в голове и тут же исчезла. Я попытался ухватиться за нее, но тщетно. Наверное, я и вправду был сильно напуган.
— Вы понимаете, что телефон ваш будет прослушиваться? — спросил он у меня вдруг.
— Могли бы и не говорить.
— Раз говорю, значит, надо, — буркнул он. — Вы должны понимать, Григорий Иванович, что любые попытки предупредить Лейкина о том, что его ждет, чреваты для вас самыми крупными неприятностями, которые вы только можете себе вообразить.
И снова мелькнула какая-то мысль, но я был настолько обрадован новостью, что, кажется, несмотря ни на что, покину эту гостеприимную комнату, что снова не ухватился за нее. Ладно, черт с ней, если она важна, то обязательно придет еще раз.
— Не надо разговаривать со мной таким тоном, — обнаглел я.
— Послушайте, Лапшин, — он смотрел на меня сейчас совершенно другим взглядом. — Вы еще не слышали тот тон, которого заслуживаете, поверьте мне.
Так, а это что значит?
До меня вдруг дошло, что до этой минуты никто из нас двоих не упомянул о собственно предмете нашего с ним разговора. Ни о двойниках, ни о Президенте и речи нет. Существуют только фотографии, которые, как понятно из контекста, угрожают российской государственности. И человек, которого нужно нейтрализовать — так, кажется, это говорится на их жаргоне?
Я не люблю, когда меня припирают к стене. Я не люблю, когда со мной разговаривают таким тоном. К тому же, судя по всему, довольно скоро я отсюда выйду. Так что нечего с ним церемониться.