— Не швыряйся…
— Я не швыряюсь!.. Если хочешь, я даже могу отвернуться!.. Вот так!
— Спасибо…
— Пожалуйста… Ты готов?.. Уже все?
— Все!
— Дай, я тебе поправлю… Не шевелись!.. И воротник.
— Нет, нет, не отворачивайся!.. Я хочу тебя поцеловать!..
— Я тоже!
Поцелуй был настолько долгим и страстным, что у Туровского даже закружилась голова. Его руки уже начали машинально расстегивать платье Ирины, когда вдруг за спиной распорядительного директора раздалось вежливое, но настойчивое покашливание…
Он резко обернулся и увидел унылое лицо Яйцина. Начальник охраны и безопасности круиза был явно чем-то удручен. Не нужно обладать проницательностью Эйнштейна, чтобы понять, что на «Заре» вновь приключилось что-то необычное.
Туровский резко отодвинул от себя Ирину и встал. Инстинктивно почувствовав, что она лишняя, Ирина бесшумно испарилась, словно ее здесь и не было. Жена распорядительного директора прекрасно знала, как себя вести, чтобы не мешать мужу…
— Ну? — тяжело выдохнул Туровский.
— Я, господин директор, то есть мы… — заюлил было Лева Яйцин, но Максим его резко перебил:
— Что случилось?
— Я не виноват! — тотчас отозвался Яйцин, словно его уже обвиняли во всех смертных грехах, он даже выставил вперед свои большие, мосластые руки, как бы защищаясь от несправедливых упреков. Но упреков пока не было — просто Туровский хотел понять в чем дело.
— Говори!.. Да не тяни ты. Лева!.. Что там у вас еще случилось?!
— Сердце, — еле слышно произнес Яйцин, и в его глазах мелькнул суеверный страх. — Опять. Опять сердце…
— Что?! — вскричал Туровский.
Он подскочил к начальнику охраны и безопасности, крепко встряхнул его — так, что у Яйцина громко стукнули зубы, — и страшным шепотом переспросил:
— Повтори, что ты сказал!..
— Я говорю, там с сердцем у одного… — упавшим голосом произнес Яйцин.
— Ты пьян!
— Вы что!..
— Значит, ты врешь! — вдруг бешено заорал Туровский.
— Да вы что там?!.. Все с ума посходили?!.. Какое сердце? У кого? Когда? Почему?..
Лева Яйцин уже открыл рот и хотел рассказать, что пока ничего страшного не случилось — просто еще у одного пассажира вдруг «кольнуло», может быть легкий приступ, да и не приступ, наверное, вовсе, а так — мелочь, пустяк, ну переволновался человек, перепил слегка, с кем не бывает, ведь Новый год на носу, понять каждого можно; так что ничего страшного нет, но доложить начальству он, Лева, все-таки обязан, потому как подозрительно все это, непонятно, честно говоря: то один, то второй, то третий…
Но всего этого он рассказать не успел, потому что в конце коридора вдруг послышался шум, как будто кто-то тяжело бежал, и почти тотчас показались двое мужчин, которые что-то волокли. Мужчины негромко переругивались и страшно сопели. Одного из них Туровский сразу же узнал — это был стюард Рохлин, второй же, высокий, холеный, с пегим венчиком редких волос вокруг лысины — волосы напоминали увядший камыш вокруг озера — раньше никогда распорядительному директору не встречался. У Туровского даже мелькнула дикая мысль, что это посторонний, что этого человека не должно быть на «Заре», но тотчас эта безумная мысль исчезла, провалилась куда-то в преисподнюю, сгинула навсегда, потому что именно сейчас, когда эти двое приблизились, Максим вдруг понял, что они волокли.